Книга Андрей Курбский - Александр Филюшкин

Видимо, череда подобных потрясений и побудила Курбского к составлению 5 июня 1581 года первого варианта завещания. Несмотря на то что по жалованной грамоте 1567 года Ковельское имение оказывалось коронным и в случае смерти владельца должно было отходить в казну (за исключением случая, когда на имение мог претендовать наследник мужского пола, подхватывавший и службы отца, и получения потомками женского пола веновой записи на Ковельском имении), Курбский, будто в России, завещал свои земли дочери и жене, а опекунами над ними назначил кравчего Великого княжества Литовского Константина Острожского, брата жены Василия Семашка, и Кирилла Зубцовского. При этом он ссылался на некие грамоты, по которым ему разрешено завещать имение супруге и дочери.

Обращает на себя внимание, что Курбский щедро завещал соратникам, друзьям, родственникам и слугам деньги, доспехи, драгоценные вещи. Но нет никакого упоминания о книгах. Или Курбский по каким-то причинам не счел нужным говорить о них, либо перед нами свидетельство духовного одиночества князя в конце его жизни. Он понимал, что никому из его родственников и друзей книги и рукописи не нужны...[211] Видимо, после смерти Курбского его библиотека просто осталась в доме. Какие-то книги вплоть до 1611 года хранились у его дочери Марии[212].

И женитьба на Александре Семашке, и появление завещания резко осложнили положение Курбского с той стороны, откуда он этого совсем не ждал. Мария Гольшанская, рассчитывавшая (кстати, тоже вопреки королевской жалованной грамоте 1567 года) на наследование Ковельским имением, увидела, что оно буквально ускользает из рук. И возбудила иск о незаконности ее развода с Курбским! Она вовсе не хотела опять за него замуж. Но для нее было важно признание незаконным брака Курбского и Александры Семашки, а также лишение прав на наследство их детей. В 1580 году у Курбского и Семашки родилась дочь Мария, а в 1582-м – сын Дмитрий.

Гольшанская подала Стефану Баторию жалобу на несправедливость судебного решения о разводе, вынесенного в 1578 году. Стороны должны были явиться на королевский суд в Варшаву 19 января 1581 года. Но из-за отъезда короля разбор тяжбы начался только 5 июня. Мария объявила, что развод 1578 года недействителен. Курбский парировал это напоминанием о назначенном в 1578 году штрафе в 17 тысяч коп грошей за возобновление процесса. Гольшанскую это не остановило: она упирала на то, что ее вина в 1578 году доказана не была. Поэтому инициатором развода оказывался Курбский, и, следовательно, по разделу V, артикулу 18 Литовского статута бывшей жене, как невиновной в разводе, должно быть возвращено все имущество. Княгиня вспомнила даже то, что Курбский – «чужеземец», и потому постановления суда 1578 года не имеют силы, иностранцев судит только сам король.

Чтобы добить бывшего мужа, Мария потребовала признания его настоящих и возможных детей от Семашки «заблудными», а самого князя обвинила одновременно в незаконном разводе и двоеженстве. Как заметил К. Ю. Ерусалимский, в «этой „вилке“ особенно опасным для него было первое обвинение, поскольку оно подкреплялось отсутствием отпускного договора о взаимном согласии на повторный брак будущего супруга»[213].

Мария была готова уже торжествовать победу. Но королевский суд не вынес никакого решения. В документах 1578 года развод однозначно квалифицировался как добровольный, и пренебречь этим было нельзя. Власти Речи Посполитой переложили рассмотрение дела на церковные круги, поручив его митрополиту Киевскому и Галицкому Онисифору Петровичу по прозвищу «Девочка» и владимирскому епископу Феодосию. Церковный суд по делу о разводе Курбского был назначен на 23 июля.

Понимая уязвимость своего положения, князь попытался сражаться с настырной княгиней давно проверенным оружием. Он решил возвести на бывшую жену обвинение в прелюбодеянии и распутстве. Курбский срочно нашел свидетелей, которые показали, что Мария еще в 1577 году неоднократно изменяла своему мужу со слугой Жданом Мировичем (в оригинале – «псоту чинечи», в переводе Н. Д. Иванищева – «лежала с ним на кровати и делала мерзость»). Ранее, говорили свидетели, мы скрывали похождения Марии, потому что Курбский не хотел позора, публичного бесчестья своей жены. Теперь, мол, молчать больше не можем! И расскажем всю-всю правду.

Показания свидетелей, собранные 20 июля 1581 года, – Ивана Семеновича Ласковича-Чернчицкого и Тимофея Зыка Князского – почти дословно совпадают. Они выступали очевидцами, подсматривающими в щели за интимными ласками Ждана Мировича и княгини. От их показаний отличается рассказ возного Яроша Котельницкого, который менее скабрезен, зато содержит новую деталь. Когда возный вошел в комнату, где находились любовники, Мирович сперва угрожал ему оружием, а затем он и Мария дали взятку, чтобы Котельницкий помалкивал[214].

Трудно сказать, пытался ли Курбский оклеветать княгиню или в основе этих свидетельств лежали реальные факты – ведь в 1578 году Ждан Мирович действительно бежал от Курбского к Марии и она отказалась его выдать. Вероятно, их связывали какие-то отношения. К. Ю. Ерусалимский справедливо отметил, что «...вся история запретной любви бывшей жены производит впечатление фабрикации, и вряд ли она воспринималась иначе в середине 1581 года. Впрочем, в любом случае это надо доказать, что сегодня сделать не проще, чем тогда; и даже в качестве фальшивки весь этот сор может быть пригодным» для замыслов Курбского[215].

Правда, обманутый муж, видимо, не очень надеялся либо на надежность свидетелей, либо на лояльность к нему церковного суда. Доказательство прелюбодеяния Гольшанской означало, что с ней можно развестись, но не открывало дорогу к браку с Семашкой. Возможно, угрожая ославить княгиню как неверную супругу, Курбский надеялся, что она поумерит претензии и отзовет иск. Но испугать обвинением в разврате Марию, пережившую три замужества, было трудно. Она продолжала жаловаться королю, что церковные власти не хотят покарать ее обидчика.

Сам же Курбский сказывался больным, принимал повестки в суд, демонстративно лежа в постели, и под этим предлогом отказывался выезжать из имения на разбирательство его дела митрополитом. Заседания, назначенные на 17 января и 16 марта 1582 года, сорвались из-за неявки ответчика. При этом Мария обвиняла Курбского, что он симулирует болезнь, на самом деле его видели в разных местах, а от суда он уклоняется по злому умышлению. В отсутствие князя 15 февраля митрополит принял решение в пользу Марии Гольшанской. Развод князя был признан незаконным, его третий брак оказался под угрозой запрещения. Но и Семашка, и ее дети все же унаследовали фамилию и имения Курбского. Князь, как явствует из признания Марии Гольшанской в Новгородском суде 27 августа 1582 года, выплатил бывшей жене большие денежные суммы, и, видимо, это как-то снизило ее напор. В предсмертном завещании Курбского от 24 апреля 1583 года сказано, что он заключил с Марией мировую сделку на вечные времена, поэтому она не может больше предъявлять претензии на его имущество.