Книга Виктор Астафьев - Юрий Ростовцев

«27.12.1991.

Дорогой Феликс!

И сборник, и письма получил, спасибо! Какие чудесные иллюстрации к рассказу сделал художник, совсем неожиданно и здорово. Сейчас я делаю кусок об уборке хлеба зимой 1942 года в Сибири…

Вообще, долго не работал. Закончил летом „Последний поклон“ (главы идут в № 2–3 „Нового мира“) и на этом замер. Поездка в осеннюю тайгу на Енисей и на Сым не только не пособила и не вдохновила, но и доканала меня. Идет такое избиение природы, такое всеобщее нападение на нее, что волосы дыбом встают. Все наши беды жизни удесятерено обрушиваются на природу, бьют все, что появится, рвут с корнем все, что растет, Енисей искрещен самоловами, которые оставлены на дне и в зиму, губят там всякую тварь. О, Господи!

Поздравляю тебя и твою семью с Новым Годом! Желаю, чтобы он хоть какую-то надежду нам подарил и Бога в сердце воскресил, иначе всем нам конец будет.

Кланяюсь, обнимаю.

Виктор Петрович (В. Астафьев)».

«10.09.1992.

Дорогой Феликс!

Пишу тебе почти на ходу. Вчера из Овсянки переместился в город — осень, а я, вместо того, чтобы летом отдохнуть, сидел не разгибаясь, идет мой роман в „Новом мире“ № 10–12, читал гранки, хотя это и бесполезно, не успевает наша почта свозить туда и обратно к сроку выпуска и сдачи журнала, да и в журнале тоже сидят и работают люди спустя рукава, неделями валяются гранки по столам, недосуг отправить; вычитываю 5–1 том собрания сочинений, пишу предисловие к новому и т. д.

Завтра еду в Енисейск на рыбалку. Недавно с сыном и внуком побывал на стыке рек Кия и Северная, славно потаскал харюзков и внука научил рыбалить, а теперь еду в бригаду промысловиков, которая стоит в устье Кия (наша замечательная речка, и какая по ней чистая тайга, но, кажется, ее отдают в эксплуатацию американцам, они там уж похозяйничают!), и прирос я к Енисейску, большая какая-то у меня любовь к нему. Хоть трудно, все же восстанавливается, есть уже и монахи-трудяги, есть студенты, которые приезжают сюда, чтобы поработать до начала учебного года — за одни монастырские харчишки вкалывают парни, да если кликнуть клич на всю Русь… Гляжу вот на них и думаю — да не одолеет тьма силы светлые! Так хочется в это верить.

Вот тебе адрес Бондаренко Алексея — г. Енисейск, село Озерное, ул. Ленинградская, 31, кв. 2. А ты уж совсем ярославским огородником стал или тоскуешь по Сибири-то? Да как по ней не тосковать? Это ж чудо, нам открытое и увиденное, я уж не говорю — почувствованное.

У меня с 1993 г. в Новосибирске в новом издательстве „Сибирская книга“ начинает выходить полное собрание сочинений — подготовлено 14 томов, все пойдет, что за жизнь наворочал, и много говна же наворотил!

Надо — так рекламу пришлю. Мой нынешний телефон 43-78-10.

Обнимаю,

Виктор Петрович».

«13 октября 1992 г.

Дорогой Феликс!

Все я, слава Богу, получил. Спасибо! Мне прислали журнал „Природа и охота“ с просьбой написать о Бондаренко „врезку“, что я и сделал, отослав журнал в Енисейск, чтобы подписывались, сам подпишусь скоро. Идет полным ходом подготовка к изданию собрания сочинений в Новосибирске[106], а в „Молодой гвардии“ издание трех следующих томов законсервировали…

Ездил я на рыбалку в устье Кия… крепко простудился, так долго не выходил из дому, а у нас последние два дня 18–20 градусов, такая благодать!..

Извини, что не написал раньше. Урожай тоже убрали, у нас картошка и овощи уродились хорошо. Зерновые по краю по 17,7 центнеров с га, но южные, самые хлебные районы выгорели. Хлеб у нас уже стоит 26 р. буханка и все остальное очень дорого, жизнь взбаламученная, тревожная.

Молю Господа, чтобы не было еще войны. Тогда пропали.

Обнимаю тебя,

В. Астафьев».

Декабрь 1992 г., на открытке:

«Дорогой Феликс!

С Новым годом тебя, жену и ребятишек! Здоровья! Хлеба! Бога и мир в сердце! Я начал вторую книгу романа[107]. Все силы уходят на него. В городе не бываю, ни с кем не общаюсь. Наше издательство давно уже ничего „постороннего“ не издает, а только своих авторов — Дюма, де Сада и прочих. Жизнь в Сибири сделалась очень тяжелая, как и везде: наступила зима, люди и дети замерзают, мрут, и им, конечно, не до книг и не до искусства. Будем молить Бога, чтобы полегче было в наступающем году.

Кланяюсь,

В. Астафьев».

Письмо на открытке:

«20 января 1997.

Дорогой Феликс!

Со всеми прошедшими тебя праздниками. И семейство твое, где все ребята, поди-ко, уже большие. Никакого сценария у меня нет[108]. Я сделал заявку, уговорил ребят полететь в тайгу… работал „с голоду“, что-то заказывал, советовал, сам подставлялся в качестве собеседника героя. А герой-то наш во время выборов главы енисейской администрации так показал себя, что подлее и не бывает, и если бы не труд ребят, долгий и упорный, без денег, мы бы этот фильм уничтожили. Выбрать-то нашего „героя“ выбрали, но в нем даже ноги его больше не будет. А фильм хороший, его берут на кинофестиваль в С.-Петербург, может, и пустят где, и помогут студии, ведь все делалось в долг и на честном слове. Я перед Новым годом упал, сломал ребра, отбил почки и болел до сих пор, но уже начал выходить из дому и писать по мелочам. Спасибо за „Охот. Просторы“.

Твой Виктор Петр.».

«13 марта 1997 г.

Дорогой Феликс!

Получил твое письмо и отсылаю его Алексею Бондаренко[109] со своим письмом, авось это его обрадует и стронет с места. Он нонче чуть не помер в тайге — прихватило сердце. Выходил пешком, ладно, здоровяк от природы, так дошел до дому, но долго по больницам валялся.

Альманахи я получил и писал об этом Королеву с благодарностью. Публикация получилась хорошая, сейчас ее хотят повторить многие, про случку, видимо, надоело читать, хотят и про природу[110]. Ах, как хотелось бы мне вместе с тобой попасть к Завацкому[111] в заповедник, да только легкие мои совсем избарахлились, вот и сейчас пишу из больницы, где пробуду до конца марта. Сейчас, отправляясь в тайгу, уже боясь быть в тягость людям, в прошлом году осенью на Анвеле (?) получил обострение, возни со мной было мешковато…