Книга Голубиный туннель - Джон Ле Карре

Но после того утреннего рейда в отеле «Дольдер» Ронни понял: игра окончена. А в наше время об этом нечего и говорить. И данные твоей кредитки известны. И в какую школу ходят твои дети — тоже.

* * *

Мог ли Ронни — безусловно, талантливый обманщик — стать матерым шпионом? Обманывая людей, он, конечно, и самого себя обманывал, но это еще не делало его непригодным для разведки. Однако если Ронни знал какой-нибудь секрет — его касавшийся или кого другого, — он никак не мог успокоиться, пока не поделится им с кем-нибудь, и это, несомненно, было бы проблемой.

Шоу-бизнес? Он ведь неплохо справился с ролью представителя — моего и «Парамаунт пикчерз», — когда осматривал крупнейшую берлинскую киностудию, так почему не пойти дальше? К тому же Голливуд, как всем известно — и тому есть множество подтверждений, — частенько привечал мошенников.

А как насчет актера? Разве не любил он стоять перед зеркалом в полный рост? Разве не притворялся всю свою жизнь самыми разными людьми?

Но звездой Ронни быть вовсе не хотел. Он хотел быть Ронни, единоличным космосом.

Насчет того, чтобы Ронни стал писателем и записывал собственные выдумки, не стоит и говорить. Моей так называемой славе он не завидовал. Она принадлежала ему.

* * *

1963 год. Я впервые в жизни приехал в Соединенные Штаты и только что прибыл в Нью-Йорк. «Шпион, пришедший с холода» на пике популярности. Мой американский издатель ведет меня в ресторан «21 Клаб», где нас ждет роскошный ужин. Метрдотель провожает нас к столу, и тут я вижу: в уголке сидит Ронни.

Мы не встречались уже несколько лет. Я и не знал, что он в Америке, но он был тут как тут, сидел в трех метрах от меня со стаканчиком бренди с имбирным элем. Так как же он там оказался? Очень просто. Позвонил моему добросердечному американскому издателю, растрогал того до слез. Разыграл, так сказать, ирландскую карту. Что мой издатель ирландец по происхождению, отец, конечно, сразу понял, узнав его имя.

Мы приглашаем Ронни за наш столик. Он застенчиво соглашается (бренди берет с собой), твердит при этом, что только немного с нами выпьет и уйдет, не будет нам мешать. Он очень мил и горд, похлопывает меня по руке и говорит со слезами на глазах, что он ведь не плохой отец — верно, сынок? — и мы с ним прекрасно ладили, разве не так? Да-да, папа, мы неплохо ладили, соглашаюсь я.

Затем Джек, мой издатель — а он не только ирландец, но еще и гордый отец, — говорит: почему бы, мол, Ронни не допить что он там пьет и всем нам вместе не взять бутылку шампанского? Так мы и делаем, и Ронни говорит тост за нашу книгу. Обратите внимание: нашу. Потом Джек говорит: черт возьми, Ронни, почему бы тебе не остаться и не пообедать с нами? И Ронни позволяет себя уговорить и заказывает хорошее мясное ассорти на гриле.

Потом уже, на улице, мы с отцом, как положено, крепко обнимаемся, и Ронни плачет — плачет по-настоящему: плечи его сотрясаются от рыданий. Я тоже плачу и спрашиваю, не нуждается ли он в деньгах, и он, к большому моему удивлению, отвечает «нет». А потом — на случай, если наша книга вдруг вскружила нам голову — делает мне внушение на всю оставшуюся жизнь:

— Может, ты и успешный писатель, сынок, — говорит он, продолжая всхлипывать, — но ты не знаменитость.

И оставив меня обдумывать это непонятное предупреждение, уходит в ночь, не сказав куда, а это, как я полагаю, означает, что где-то там его ждет женщина, ведь какая-нибудь женщина почти всегда его ждет.

* * *

Через несколько месяцев мне удалось восстановить предысторию нашей неожиданной встречи. Ронни был в бегах, ни денег не имел, ни пристанища. Но нью-йоркские риелторы в то время предлагали новым арендаторам бесплатное проживание в течение месяца в недавно отстроенных домах. И Ронни, называясь разными именами, все время менял квартиры — месяц там бесплатно поживет, месяц тут, — пока его наконец не поймали, а уж что с ним сделали, когда поймали, — не дай бог. От денег, которые я ему предлагал, он мог отказаться единственно из гордости, поскольку был в отчаянном положении и уже успел выклянчить у моего старшего брата добрую половину его сбережений.

На следующий день после ужина в «21 Клаб» он позвонил в отдел продаж моего американского издательства, представился моим отцом — и, разумеется, близким другом моего издателя — и заказал себе пару сотен экземпляров нашей книги, попросив отнести их на счет автора, а потом эти экземпляры подписывал от собственного имени и раздавал как визитные карточки.

Теперь уже через мои руки прошло с десяток таких книг — их владельцы просили меня добавить свою подпись к подписи Ронни. Стандартная подпись Ронни выглядела так: «От Отца Автора» («Отец» с очень большой буквы «О»). Ну а моя в свою очередь — так: «От Сына Отца Автора» («Сын» с очень большой буквы «С»).

Но представьте на минуточку, что вы — Ронни, как очень часто делал я. Представьте, что вы ходите по улицам Нью-Йорка без гроша в кармане. Вы выуживаете деньги у кого только можно, выжимаете все возможное из своих знакомств. В Англии вы в розыске и здесь, в Нью-Йорке, тоже. Вы не осмеливаетесь показать свой паспорт, называетесь фиктивными именами, чтобы менять квартиры, за которые не можете заплатить, и отделяют вас от гибели только животный ум и костюм в полоску с двубортным пиджаком от Бермана с Сэвил-роу, который вы сами отпариваете дома каждый вечер. Это похоже на одну из тех воображаемых ситуаций, что предлагают студентам в разведшколе: «Посмотрим, как вы отмажетесь в этом случае». И Ронни — если бы ему простили отдельные случайные ошибки — прошел бы это испытание блестяще.

* * *

Корабль, которого Ронни ждал, фигурально выражаясь, всю жизнь, причалил к родным берегам вскоре после его смерти, и случилось это в одном из тех сонных диккенсовских судов, где сложные финансовые споры разбирают очень долго и тщательно. В целях предосторожности я назову пострадавший пригород Лондона Кадлипом, ведь очень может быть, что эта юридическая битва не утихает и по сей день, как не утихала последние двадцать с лишним лет жизни Ронни, а потом еще два года после его смерти.

Обстоятельства дела самые простые. Ронни завел себе друзей в муниципалитете Кадлипа, а именно в комитете по планированию. Как это получилось, представить нетрудно. Наверное, они были собратья-баптисты, или собратья-масоны, или игроки в крикет, или в бильярд. Или женатые мужчины в расцвете лет, только после встречи с Ронни изведавшие ночные удовольствия Вест-Энда. Может быть, Ронни к тому же пообещал им, как он выразился, кусок большого торта, и они на него рассчитывали.

Как бы там ни случилось, но муниципалитет Кадлипа (и это было неоспоримо с юридической и любой другой точки зрения) выдал одной из компаний Ронни — а их у него было восемьдесят три, и у каждой ноль пенни капитала — разрешение на строительство ста востребованных домов посреди зеленой зоны Кадлипа. И как только муниципалитет это сделал, Ронни, получивший землю задарма, понимая, что построить на ней ничего не удастся, тут же продал ее вкупе с разрешительной документацией большой строительной компании за большую сумму денег. Шампанское лилось рекой, двор Ронни ликовал. Отец провернул сделку всей своей жизни. Мы с братом Тони больше ни в чем и никогда не будем нуждаться.