Книга СССР. Зловещие тайны великой эпохи - Николай Непомнящий

На объектах за зоной бригады работали на прокладке дорог и бетонировании шахт, на известковом карьере и торфоразработках, наиболее тяжелой работой считался труд в медных шахтах, где жарко, сыро и воздух напоен серно-мышьячной отравой, даже наиболее крепкие зэки выдерживали на глубоких горизонтах шахты от силы несколько месяцев и… попадали в «нулевку», а то и сразу в морг. На стройке, бетонировании шахт и прокладке дорог люди еще как-то держались.

Как хоронили трупы? Из зоны умерших — связку мерзлых полу скелетов — вывозили по ночам, на санях запряженных парой быков. Погрузке предшествовал традиционно жуткий заведенный охраной ритуал: принимающий отворачивал брезент и считал трупы, для верности пробивая стриженые черепа покойников молотком на длинной ручке — делалось сие для того, чтобы никто из лагерников не выбрался живым, затем, сверившись по бумажке, выезжали за ворота и везли до ближайшего старого отвала выработанной медной шахты.

— В каждом бараке висели «Обязанности и права заключенных», — вспоминает Алексей Фомич. — Страшный документ за подписью министра внутренних дел СССР Л.П. Берии: «Только честным трудом завоюешь право на досрочное освобождение». По-моему, очередное глумление над узниками лагерей, потому что зачетов (когда, скажем, на Колыме за полтора года лагерей засчитывалось два, распространялось лишь на уголовников с небольшими сроками) в уральских лагерях не было.

Другая картина — развод, то есть выход в зону на работу: низкое утреннее солнце равнодушно смотрит на окрестные заснеженные горы, вышки, на суету строящихся бригад, ворота лагеря открыты, за ними автоматчики, резкие крики конвоя, собачий истошный лай. Слева оркестр: труба, тромбон, баян, барабан, скрипка — классический лагерный квинтет. Разводящий командует: «Становись! Взять под руки! Музыка! Первая пятерка — вперед! Гав, гав (вторят оркестру овчарки). Вторая пятерка — гав! гав! Третья…» Справа от ворот, чтобы зэки видели, «наглядная агитация» — два очередных трупа с густыми жжеными цепочками автоматных — в упор — дырок на груди, животе, лице; поверх — фанерный щиток с надписью: «Это будет с каждым, кто совершит попытку к побегу».

За воротами конвой громко выкрикивает навеки запомнившуюся формулу: «Бригада, предупреждаю! При попытке к побегу, за невыполнение требований конвоя в пути следования и на объекте работы конвой применяет оружие! Шаг вправо, шаг влево считаю побегом! Следуй вперед!»

Злобный лай приспущенных конвойных собак заглушает удаляющиеся издевательски бравурные звуки «Прощания славянки»…

— Однажды довелось наблюдать пример «изготовления» образцов «наглядной агитации», — вздыхает Алексей Фомич. — Конвоир обращается к молодому зэку: «Вот ты, а ну, сбегай за дрыном!» «Начальник, ведь застрелишь…» — отвечает тот. «Что, еще повторять?» — передергивает затвор автомата конвоир, и бедняга, наверняка чуя близкую гибель, вжав голову в плечи, с радостью шел на смерть! Вдруг команда конвоя: «Бригада, ложись!» — и… длинная автоматная очередь над головами упавших людей с едким запахом пороха, а того, по кому стреляли, в спину, голову, грудь, потом сапогами, стволом, прикладом, собаками… Ходили слухи — за каждого убитого конвой получал от государства деньги.

Авторитет

— В лагере, помимо заключенных, работали военные строители и мы, вольнонаемные, — вспоминает Алексей Фомич. — Аналогичных, как и я, «вольняг» насчитывалось около двух десятков. Что строили? Первое время возводили временное жилье для вновь прибывающих зэков, военных и вольнонаемных, которые сначала размещались в палатках с печками. Когда заканчивали бараки, в них вселялись военнослужащие и вольные, несколько позже нас переселили в специальные «финские» домики, а зэки из палаток переселялись в бараки, но… за колючей проволокой. Позже, когда с жилищным вопросом покончили, в мое распоряжение отдали три бригады зэков, мы рыли котлованы, делали шахты и бетонировали последние. Для чего именно, не сообщали: поражала глубина котлованов и шахт! Потом над теми создавалось множество перекрытий — вероятно, строились сверхсекретнейшие подземные военные коммуникации. Однако для чего они предназначались, оставалось лишь догадываться: только спустя годы узнал: многие из построенных шахт предназначались для… стратегических ракет! Удивительно: ракет в те годы у нашего государства не было, а шахты мы предусмотрительно строили…

Урки — воры и бандиты — откровенно и вызывающе темнили и отлынивали от работы, в чем им столь же откровенно потворствовал конвой.

Другое дело — «враги народа»… Замечу, на стройке смерть для заключенных не являлась редкостью: за один год в трех моих бригадах погибло пять человек! Не считая людей, умерших от истощения! Помимо этого, на стройках зэки часто сводили личные счеты — замуровывали своих же дружков или «проштрафившихся» в бетон. Когда смесь высыхала, а схватывалась она за двенадцать часов, замечу, применялся состав марки 600 — долби не долби… бесполезно. Этим и пользовались зэки: случалось, тело погружали в бетон лишь по грудь, предварительно связав и заткнув рот, чтобы бедняга не кричал, иногда убивали и всегда для надежности прикрепляли за ноги цепью. Вытащить тело из затвердевшего бетона не представлялось возможным, поэтому случалось, выступающие и замерзшие части человеческих тел… отпиливали или отрубали, но последнее случалось чрезвычайно редко, и чаще зэки делали «саркофаги». Для приговоренного перед погружением в бетон делали опалубку над головой, чтобы пожил подольше, и… замуровывали.

Сколько замуровали народу? Не знаю, это мы порой узнавали лишь на вечерней поверке… Можно ли было извлечь тела из бетона? Зэки взялись бы, но они не хотели…

Правда, счеты сводились и по-другому. Помню одного десятника, бывшего заключенного, не пожелавшего уехать к месту прежнего проживания, зэки не уважали его, и однажды, когда тот шел по дорожке, под подвесной дорогой, по которой катались вагонетки, одна внезапно перевернулась, и щебень посыпался прямо на десятника… Мужика завалило насмерть! Обнаружили пропажу погибшего, лишь когда стали строиться в столовую…

Второй запомнившийся строителю-ветерану случай связан с другим десятником по фамилии Глухов. Правда, в отличие от первого, тот был вольнонаемным специалистом. Как выяснилось немного позже, зэки проиграли его в карты, а карточный долг на зоне штука едва ли не сакраментальная, и проигравшему дали месяц на расправу с десятником, но лагерное начальство узнало о заговоре и временно убрало десятника из зоны, переведя на другую работу, а вместо него на пустующую вакансию прислали солдата. Подобные манипуляции спутали замыслы зэков, и… по истечении месяца голову проигравшего и не сумевшего вернуть должок обнаружили в предзоннике…

— Оказалось, погибший, — вздыхает невесело Алексей Фомич, — один из членов одной из моих бригад. Странно, но его я запомнил хорошо: вероятно, потому, что он делился воспоминаниями о «воле», рассказывал про свою большую и чрезвычайно дружную семью, жившую впроголодь. Попал этот человек в лагерь за «семь колосков» на семь лет… Однажды, пожалев домашних, польстился на государственное добро и принес домой немного хлеба, чтобы накормить голодных малолетних братьев и сестренок. Он считал себя честным человеком, да и остался таковым, но… кто-то из односельчан, рассудив по-другому, проявил бдительность и сообщил куда следует. Самое обидное, бедняге осталось совсем немного, где-то с полгода до окончания срока, и предположу, вероятно пожелав «заработать» к освобождению денег, сел за игральный стол, надеясь выиграть, но… проиграл и попал в столь жуткий переплет…