Книга Лев Гумилев - Валерий Демин

Современный этап исторического развития России Гумилёв связывал с инерционной фазой этногенеза, переходящей в фазу обскурации (омрачения и затухания) . Делалось это в основном путем сопоставления сходных периодов в анналах мировой истории. Однако выводы читателям предлагалось делать самим. Типичными в данном плане представляются размышления на сей счет, содержащиеся в посмертно изданной книге «Конец и вновь начало» (М., 1994). Страшнее всего, считал Лев Николаевич, те изменения, которые происходят внутри самой этнической системы в инерционной фазе. Ибо не следует забывать и о субпассионариях. В фазе подъема они были совершенно не нужны и не ценились вовсе. Затем, во время акматической фазы, их использовали как пушечное мясо и ценили очень мало. А вот в инерционное, тихое время начинают возникать теории о том, что всякому человеку надо дать возможность жить, человека нельзя оставить, человеку надо помочь, надо его накормить, напоить, ну а если он не умеет работать, что ж — надо научить, а если он не хочет учиться, — ну что ж, значит, плохо учим. Словом, самое главное — человек, все для человека. «Поэтому в "мягкое" время цивилизации при общем материальном изобилии для всякого есть лишний кусок хлеба и женщина», — заключал Гумилёв.

Нетрудно представить, как люди определенного субпассионарного склада используют такое учение, которое стано­вится этическим императивом . Они говорят: «Мы на все согласны, только вы нас кормите и на водку давайте». И им находят место, и они размножаются, потому что им больше делать нечего. Диссертаций-то они не пишут. К концу инерционной фазы этногенеза они образуют уже не скромную маленькую прослойку в этносе, а значительное большинство. И тогда они говорят свое слово: «Будь таким, как мы!» – то есть не стремись ни к чему такому, чего нельзя был бы съесть или выпить. Всякий рост становится явлением одиозным, трудолюбие подвергается осмеянию, интеллектуальные радости вызывают ярость. В искусстве наблюдается снижение стиля, в науке — оригинальные работы вытесняются компиляциями, в общественной жизни узаконивается коррупция, в военном деле — солдаты держат в покорности офицеров и полководцев, угрожая им мятежами. Все продажно, никому нельзя верить, ни на кого нельзя положиться, и для того чтобы властвовать, правитель должен применять тактику разбойничьего атамана: подозревать, выслеживать и убивать своих соратников.

Порядок, устанавливаемый в этой стадии, которую мы называем фазой обскурации — омрачения или затухания, – нельзя считать демократическим[58]. Здесь господствуют, как и в предшествовавших фазах, консорции, только принцип отбора иной, негативный. Ценятся не способности, а их отсутствие, не образование, а невежество, не стойкость во мнениях, а беспринципность. Далеко не каждый обыватель способен удовлетворять этим требованиям, и поэтому большинство народа оказывается, с точки зрения нового императива, неполноценным и, следовательно, неравноправным. В приведенных рассуждениях содержится явный намек на недавние исторические реалии, которые получили малоудачное название «перестройка» (поскольку перестроено и, тем более, построено ничего не было — только разрушено или уничтожено).

Но Гумилёв высказывался и более определенно. Как мы помним, он считал: пассионарный толчок российского суперэтноса, который раньше назывался Российской империей, а затем Советским Союзом, произошел на рубеже XIII века. Следовательно, в конце XX века возраст нынешних россиян составлял около 800 лет. Общая же модель этногенеза свидетельствует, что именно на этот возраст падает один из наиболее тяжелых моментов в жизни суперэтноса – фазовый переход от надлома к инерции. Так что пережитый народами России кризис вполне закономерен и происходящие события в целом не противоречат такой интерпретации.

Надлом в российском суперэтносе впервые обозначился после Отечественной войны 1812 года. Поскольку общая продолжительность фазы надлома около 200 лет, становится понятным, что так называемый советский период российской истории является наиболее тяжелой, финальной частью фазы надлома, в которой былое единство суперэтноса исчезает и сменяется эксцессами гражданской войны. Пассионарная регенерация в данных условиях вполне возможна, но магистральное этническое развитие России должно идти не путем нивелировки, не путем интернационализации коренных народов, а исключительно с помощью возрождения и развития «многоцветной сложности», как говаривал высокочтимый Гумилёвым Константин Леонтьев. Поэтому и в «перестройке» он пытался усмотреть попытку перехода к новой фазе развития — инерционной.

В неоднозначных событиях, происходивших в стране, ему поначалу пригрезилось наступление нового «золотого века» императора Августа, когда после долгих лет смуты и гражданских войн в Древнем Риме наступили, наконец, долгожданные мир и спокойствие. Очень быстро, однако, пришлось отказаться от столь странного сопоставления. На поверхности (да и в глубинах тоже) российской жизни появились силы совершенно иного свойства, люди, как небо от земли, далекие от идеалов евразийства, озабоченные исключительно собственным обогащением и чуждые интересам ограбленных ими широких народных масс, культивирующие и насаждающие повсюду имморализм, далеко не «разумный эгоизм» и частнособственнические инстинкты. Что касается руководителей страны, оказавшихся в то очередное «смутное время» у кормила власти, то к ним вполне применимы слова, сказанные Л. Н. Гумилёвым по поводу российской истории в целом: «Русская земля перенесла много страданий, вызываемых постоянными неудачами бездарных правителей».

Гумилёв вовремя осознал, что поторопился назвать «перестройку» «последним шансом», даже — «единственным шансом» на дальнейшую жизнь, поскольку, согласно его концепции, исторический опыт свидетельствует, что суперэтносы, не пережившие этот фазовый переход, просто прекращали свое существование как системы, распадались и входили в состав других суперэтнических систем. Что касается судьбы русского этноса, то здесь Гумилёв был более чем категоричен. «Мы кризисно перейдем в инерционную фазу этногенеза, — утверждал ученый, — когда начнется постепенный упадок русского этноса, а затем, через энное время, и уход его со сцены истории. Так было со всеми. Но зато у нас есть несколько сот лет для созидания и для игры со счастьем»…

Давнему единомышленнику Айдеру Куркчи он доверительно сказал: «Вспомните, я первым назвал появление у нас нового Августа и его императрицы — Горбачевых… Я не ждал этого события, это история этногенеза постучалась в наши заколоченные окна, и я постарался открыть истории дверь. Я видел в 85 году в телевизоре нормальное лицо говорящего человека, и я понял, что спазм в этногенезе заканчивается, что я вижу Обывателя в высоком значении слова, мне стало ясно: наступает этнический плавный переход в покой — после ста лет страшно изнурительного износа русского этноса… Наступает инерционная фаза. Россия потерпела поражение этническое: плевать, если бы политическое или военное, как Германия или Япония, а именно этническое — раскол посредине, равновесие между жизнью и смертью нарушено. А это невосполнимо. Молодые люди у меня на лестнице живут, мечтают стать греками или турками… Так что кончайте вашу перестройку, вами все равно будут править ничтожества».