Книга Поздний развод - Авраам Бен Иегошуа

– Твои предложения?

– Предлагаю встречаться у меня в кабинете в послеобеденное время. Скажем, между четырьмя и пятью… Подходит?

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду время и место, которое будет наиболее удобно для наших встреч, ничего больше. Пятница, послеобеденное время, от четырех до пяти. Час. Что может быть лучше? Тель-Авив стихает, банки закрыты, автобусы почти не ходят, толпы народа схлынули, и на улицах становится меньше женщин… много меньше. Лавки тоже закрываются, пусть даже не все. Ну, может, там или здесь в нерелигиозных булочных купить халу или упаковку молока… Что еще?.. В модных бутиках можно всегда приобрести что-нибудь сверхмодное… ну, спорттовары… рубашки… наступает, правда, время торговцев, вразнос продающих цветы или орехи… большие букеты, завернутые в блестящую бумагу, ты мог заметить сам на противоположном тротуаре… самое лучшее, словом, промежуточное время, когда уходящая неделя сворачивает свои пожитки. Чего нам никогда не следует делать – это затевать что-нибудь новенькое… до чего руки не добрались раньше. Все, неделе конец. Даже курсы акций примораживаются на сорок пять часов… все замирает… ведь, кроме всего, это канун субботы, священного дня… печальная, глупая суббота с ее гимнами и ритуалами… В такую погоду я всегда – светит ли солнце, или идет дождь – люблю бродить по улицам, двигаясь на север, но не слишком удаляясь от моря… наслаждаясь неспешной прогулкой среди таких же одиноко бредущих людей… возможно, таких же, как я, холостяков обоего пола, чья жизнь избавлена от необходимости спешить к семейному ужину… наиболее подходящее время, повторяю, для того, чтобы встретиться таким как мы, а кроме того, чуть-чуть сменить обстановку ежедневной рутины жизни. Вообще-то я удивлен, что именно меня ты выбрал, чтобы посветить в ее подробности… и в немалой доле объяснение того, почему я на это согласился. И любопытно было бы услышать от тебя, последний ли в твоей жизни случай на этой неделе или ты продолжишь свои усилия в этом направлении даже в священную для всех евреев субботу…

– А ты хотел бы оказаться последним?

– А то! До смерти люблю быть последним. Несколько раз я даже собирался притаиться где-нибудь под лестницей и посмотреть, не проследует ли к тебе кто-нибудь после меня, но мне не хотелось вовлекать тебя в какие-то разборки с соседями. Да, я был бы в восторге узнать, что я был последним… иметь основания предполагать, что сразу после того, как я уйду отсюда, откроется дверь и войдет твоя жена, напевая: «Конец, конец пришел неделе». А потом крикнет тебе: «Ну что, этот твой кудрявый красавчик педик уже ушел? Давай иди сюда, у нас на ужин сегодня цветная капуста!»

– Цветная капуста?

– Я унюхал ее запах, поднимаясь по лестнице. Может, она еще не успела об этом сказать. Тогда, значит, это сюрприз.

– А ты любишь цветную капусту?

– Я ее ненавижу.

– А это на самом деле так ты думаешь о себе – «красивый и кудрявый педик»?

– Кудрявый и красивый. В таком порядке. Я просто констатирую факт.

– Да, теперь я понимаю. Я просто хотел знать, так ли ты воспринимаешь самого себя. Согласен ли с подобным имиджем.

– Я тут ни при чем. Это то, как другие воспринимают меня.

– Ты в этом уверен?

– Думаю, что да. А ты в этом сомневаешься?

– Я только спросил.

– Но о чем я начал говорить? Ты перебил меня…

– Ты начал говорить что-то о подходящем для встреч времени, об удобном кресле, о просторной комнате…

– И что меня потянуло вернуться сюда вопреки моему решению положить этому конец…

– И вот все эти гомики, о которых ты думал, и заставили тебя вернуться.

– Ну… не только. И вся атмосфера.

– Ну да – «и вся атмосфера». И всё?

– Нет, не только это. Ты достаточно умен, чтобы оставить каждый раз небольшую наживку с крючком на тонкой леске с поплавком… это твое постоянное недовольство мною, придирки, непрерывное ворчание – все для того, чтобы я на это клюнул. И тем ухитрился заронить в меня искушение вернуться, всегда оставляя на поверхности что-то вроде буйка, бакена, чтобы я не потерял фарватер и держался на плаву. И это в неразберихе и беспорядке уходящей недели… Вот почему я отказался от мысли подать в отставку.

– Отказался от мысли?

– Да… да… хотя я и знаю, что здесь не существует такого понятия, как отказ… что в этой комнате все так значимо… Ты знаешь, что у меня есть младший брат… молодой, честолюбивый, энергичный… так вот он утверждает, что вся история человечества, его страданий и невзгод может быть сведена к нескольким простым законам, которые он хочет открыть. И он откроет их, у меня в этом нет сомнений… он их найдет. Все эти многозначительные причины бесконечно забавляют меня… Но что я хотел сказать?

– Ты начал говорить, что в наше время… что сегодня…

– И что в нем? Что в сегодняшнем дне стряслось?

– Что ты… что тебе ужасно не терпелось увидеть меня.

– Все верно.

– Послушай… Ты и в самом деле все запоминаешь. Держишь в уме всю нить любых ассоциаций, как бы широки они ни были. Я полагаю, ты рад был услышать, что я стал менее равнодушен к тебе… и можно даже сказать – более от тебя зависим.

– Не думаешь ли ты, что я хочу этого?

– Почему бы и нет? Ведь это так естественно. Мне нравится, когда люди привязываются ко мне… при условии, разумеется, что эта связь может быть оборвана в любую минуту. Есть чертова уйма людей, которые мечтали бы держать меня под каблуком.

– Например…

– Список бесконечен, поверь.

– Для начала – твой отец.

– Мой отец? Да он махнул на меня рукой давным-давно. Когда собственные его дела безнадежно запутались. Сейчас он хочет все забыть и обрести свободу, подобно мне. Тебе стоило бы посмотреть на него, когда он сошел с самолета.

– Он уже на самом деле здесь?

– Не сомневайся, почему бы ему здесь не быть? Преображенный папаша продемонстрировал свой новый облик. Молодцеватая походка, лихо сдвинутая на затылок шляпа, супермодный саквояж. Что еще? О, да – густая грива волос, ниспадающая на шею, и элегантно подобранная по цветовой гамме одежда – наверняка благодаря усилиям какой-нибудь молодой особы, заботящейся о нем. Мои сестра и зять ожидали его в терминале, но я не поленился добраться до обзорной площадки, откуда с высоты птичьего полета я взглянул на этого шестидесятичетырехлетнего кавалера, претерпевшего психосексуальную реинкарнацию в момент, когда он ступил на израильскую землю и после долгого перерыва вновь наполнил свои легкие влажным вечерним воздухом… а кроме того, увидеть его жалостливое выражение лица до прохождения паспортного контроля… наша бедная жертва убийства.

– Извини… я чего-то недопонял… Тебе не хотелось бы добавить под конец… то, чего я не расслышал?

– Нет, ничего… я только…