Книга Тайна 13 апостола - Мишель Бенуа

Катцингер недоуменно поднял брови. Что до него, он так искал решения проблем, возникавших одна за другой. Он защищал церковь от ее врагов, чтобы она продолжала существовать. «Sono il carabinere della Chiesa»[26], как сказал однажды его блаженной памяти предшественник кардинал Оттавиани.

Папа тем временем знаком подозвал его:

— Подкатите меня к этой машине, что в углу. Прошу вас.

Катцингер подтолкнул кресло-каталку к старенькой машинке, установленной перед корзиной, уже наполовину заполненной белым бумажным конфетти. Поскольку папе не удалось дрожащей рукой включить аппарат, Катцингер почтительно нажал на кнопку.

— Благодарю… Нет, оставьте, я хочу это сделать сам.

Из машинки посыпалась бумажная стружка, и письмо французского монаха смешалось в корзине с другими секретами, которые папа хранил только в памяти, будучи до сих пор на удивление прозорливым.

«Есть лишь одна тайна, и это тайна Господа. Повезло ему, этому отцу Нилу. Воистину редкое везение».

93

Глубокой ночью отца Нила разбудили непривычные звуки. Он зажег свечу. Старый отшельник, вытянувшись на своем соломенном тюфяке, тихо хрипел.

— Отец, вам плохо? Нужно сбегать за Беппо, я сейчас…

— Оставь, сын мой. Просто пришел мой черед оставить этот берег и уйти в глубокие воды. Мне пора.

Открыв глаза, он окинул Нила взглядом, исполненным безмерной доброты:

— Ты останешься здесь, это место предназначено тебе от начала времен. Подобно возлюбленному ученику, ты склонишь голову к Иисусу, чтобы внимать ему. Услышать его может лишь твое сердце, и оно пробуждается день ото дня. Ты только слушай, и Учитель сам покажет тебе дорогу. Ты можешь всецело довериться ему. Люди предали тебя — он не предаст никогда.

Жизнь уже покидала его, но старик собрал последние силы:

— Беппо… позаботься о нем. Я поручаю его тебе. Он чист, как вода горного источника.

Наутро вершину соседней горы озарили лучи восходящего солнца, потом его сияние, разгораясь все ярче, залило отшельнический приют. В эти минуты старый пустынник, прошептав имя Иисуса, вздохнул в последний раз.

В тот же день отец Нил и Беппо похоронили его на вершине скалы, возможно, — подумалось Нилу — похожей на те, что высятся над Кумраном. Когда они в молчании вернулись к осиротевшему приюту, Беппо взял руку неподвижно замершего отца Нила, склонил перед Ним голову и мягким движением положил ладонь монаха на свою макушку с копной кучерявых волос.

Дни текли за днями, ночи следовали своей чередой. Время остановилось и, казалось, перешло в иное измерение. Отец Нил еще не вполне оправился, но тревоги, осаждавшие его в те ужасные дни, когда он гонялся за иллюзорной истиной, мало-помалу отпускали.

Истины не было ни в послании тринадцатого апостола, ни в четвертом Евангелии. Она не содержалась ни в одном тексте, сколь бы священным он ни был. Истина жила по ту сторону слов, напечатанных ли на бумаге или звучащих из людских уст. Она таилась в тишине, и тишина постепенно овладевала сердцем отца Нила.

Беппо перенес на монаха все то обожание, которое питал к старому отшельнику. Когда он являлся, всегда без предупреждения, они садились на камни возле приюта или у очага, поближе к огню. Отец Нил тихо читал ему Евангелие и рассказывал об Иисусе, как некогда тринадцатый апостол Иоханану.

Однажды, движимый внезапным порывом, он начертал незримый крест на лбу, устах и сердце юноши. Непосредственный, как дитя, Беппо высунул язык, которого тоже коснулся этот знак жизни и смерти.

На следующее утро парень вернулся очень рано, сел на соломенный тюфяк, спокойными глазами посмотрел на отца Нила и неловко выговорил, запинаясь:

— Отец… отец Нил! Я… мне бы читать научиться. Чтобы мог Евангелия прочесть. Сам.

Беппо заговорил. И заговорил от полноты своего сердца.

С этого момента жизнь отца Нила немного изменилась. Беппо стал приходить к нему почти ежедневно. Они садились перед окном у крошечного столика и открывали книгу. Месяца через полтора Беппо уже читал, спотыкаясь лишь на сложных словах.

— Ты можешь пока взяться за Евангелие от Марка, — сказал ему Нил. — Оно самое простое, ясное и ближе всего к тому, что Иисус делал и говорил. Как-нибудь позже я обучу тебя греческому языку. Увидишь, это не так уж трудно, а читая вслух, ты услышишь то, что говорили об Иисусе его первые ученики.

Беппо серьезно посмотрел на него:

— Я сделаю все, что ты мне скажешь. Ты отец моей души.

Отец Нил улыбнулся. Тринадцатый апостол тоже, должно быть, был для назореев, бежавших от первой церкви, отцом души.

— У твоей души, Беппо, есть только один отец. Тот, кто не носит имени, кого не дано познать никому, и нам о нем ничего не ведомо, кроме того, что Иисус звал его авва — отец.

94

В то октябрьское утро площадь Святого Петра празднично преобразилась, папа должен был возвестить о канонизации Эскривы де Балагера, основателя «Опус Деи». На фасаде базилики, в самом центре христианского мира, на всеобщее обозрение был выставлен гигантский портрет нового святого. Его хитрые глаза, казалось, иронически взирали на благочестивую толпу.

Стоя справа от папы, кардинал Катцингер сиял. В его глазах эта канонизация была исполнена особенного значения. Во-первых, это была его персональная победа над членами «Опус Деи», которых он заставил годами таскаться к нему на поклон, пока тянулся процесс подготовки к канонизации их героя. Отныне они в долгу перед ним, что хоть немного, а все ж таки оградит его от их интриг, по крайней мере на какое-то время.

К тому же он избавил Антонио от преследования со стороны испанцев — наследников де Балагера. Для него важно, чтобы Союз Святого Пия V крепко стоял на ногах, иначе не избежать неприятностей вроде тех, какие доставил ему Кальфо.

И, наконец, была у него и еще одна радость. Папа, которому все труднее удавалось говорить внятно, доверил кардиналу произнести проповедь вместо него. Он воспользуется этим, чтобы перед телекамерами всего мира наметить в общих чертах свою программу управления.

Ибо настанет день, когда именно он поведет ладью Петра. Не направляя ее движение исподволь, как все последние годы, а открыто, на глазах у всех.

Машинально он поправил полу папской ризы, перекосившейся из-за дрожи, сотрясавшей тело верховного понтифика. А чтобы замаскировать этот несколько лакейский жест, улыбнулся нацеленной на них камере и приосанился. Его голубые глаза и седые волосы великолепно смотрятся на экране.

Церковь незыблема во веки веков.

Затерявшись среди толпы, молодой человек насмешливо наблюдал за роскошным церковным представлением. Кудрявая шевелюра парня блестела на солнце, а его куртка во вкусе поселян Абруцци не выделялась среди собравшихся здесь делегаций католиков с разных концов света. Фольклорная пестрота некоторых одеяний лишь еще больше оживляла картину, тут и там расцвечивая площадь Святого Петра яркими сочными мазками.