Книга Ледяная пустыня - Майте Карранса

— Значит, если я захочу, я могу отсюда уйти? Например, вернуться к матери?

— Этого ты не можешь сделать, но лишь потому, что мы на севере, а на улице минус пятьдесят. Я тебя не удерживаю. — С этими словами Гуннар подошел к двери и приоткрыл ее. — Вот, — сказал он, — если хочешь, можешь уходить.

Я покачала головой, Гуннар закрыл дверь и сказал:

— Я не буду запирать дверь на замок. Уйдешь, когда захочешь.

Я не знала, что ответить. Такое «доброжелательное» отношение бесило меня больше, чем цепь, на которую он мог меня посадить.

— А что будет, когда родится моя дочь?

— Ты имеешь в виду — наша дочь?

Замерев, я подумала, что Гуннар говорит так не случайно. Наверняка он предъявит отцовские права на моего ребенка!

— Ну ладно — наша дочь…

— Мы покажем ее моей матери, — ничуть не скрывая своих намерений, заявил Гуннар.

— Зачем? — прошептала я, задохнувшись от ужаса.

— Она хочет видеть свою внучку.

— Почему?

— Ты же сама все прекрасно знаешь, Селена, — вздохнул Гуннар. — Тебе все разъяснила слепая эскимосская прорицательница. Скорее всего, у нашей дочери будут огненно-рыжие волосы, и она станет Избранницей, о которой гласит Пророчество.

— А что сделает с ней твоя мать? — не удержалась я.

— Ничего дурного.

Я была уверена, что это откровенная ложь! Всем известно, что одиоры воруют новорожденных омниор и пьют их кровь. Неужели я могла допустить, чтобы одиора обагрила свои клыки кровью моего ребенка?

— Скажи лучше, сколько маленьких избранниц-омниор ты уже отдал своей матери? Откуда ты знаешь, что она с ними делает? А вдруг она пьет их кровь?

— Но это же ее собственная внучка! — энергично замотал головой Гуннар.

— Твоя мать колдунья! — не выдержала я.

— Ты тоже!

Формально Гуннар был прав, но, по сути, нелепо было ставить безобидных омниор на одну доску с кровожадными одиорами.

— А сам-то ты кто?! Бессмертный колдун! Сын одиоры!

— Колдун? А ты когда-нибудь видела, чтобы я прибегал к колдовству? — заявил Гуннар, смерив меня невинным взглядом честных голубых глаз.

Конечно, я ничего такого не видела, но это не меняло дела.

— Твоя мать — проклятая одиора! А яблоко от яблони недалеко падает!

— Наша дочь частично тоже будет одиорой.

— Ты подло меня использовал! — крикнула я, скрежеща зубами в бессильной ярости.

Услышав это, Гуннар, наконец, разозлился и влепил мне пощечину.

— Не смей так говорить! — воскликнул он. — Это ты не спросясь влезла в мою жизнь!

Мне было больно и невыносимо обидно, но я покорно опустила голову в притворном раскаянии.

Я уже хорошо знала повадки Гуннара. Любой ценой он старался обольстить меня и влюбить в себя, лишь бы добиться своей цели. Теперь атамом мне должно было служить упорство, волшебной палочкой — изворотливость, а защитой — хитрость.

Притворно всхлипывая, я обняла своего смертельного врага и стала жалобно причитать, чтобы ввести его в заблуждение:

— Но почему ты ничего мне не сказал?! Почему?!

Гуннар, как обычно, ласково погладил меня по голове и принялся утешать. Он ловко притворялся растроганным.

— Я не мог, Селена. И вообще не знал, что все произойдет именно так. Я считал, что ты не имеешь никакого отношения к Пророчеству и у нас с тобой будут нормальные человеческие отношения. Я не хотел, чтобы все вышло именно так!

— Значит, ты меня любишь? — с наивным видом спросила я и даже изобразила страстную дрожь во всем теле.

— Безумно! — ответил Гуннар, явно принимавший меня за набитую дуру.

С этими словами он впился в мои губы насквозь фальшивым страстным поцелуем, и я с трудом оттолкнула его, притворившись, что плачу от счастья.

Смахивая со щеки несуществующую слезу, я заметила, что на моем пальце больше нет кольца с изумрудом.

«Значит, Гуннар взял и его! Что же он с ним сделал — тоже уничтожил или где-то спрятал?!»

До рождения Дианы оставалось еще три месяца, за которые мне нужно было приготовиться к бегству. До этого момента злость, упорство и изворотливость должны были помочь мне безоблачно существовать со своим ненавистным тюремщиком. Я должна была убедить Гуннара в том, что люблю его и верю ему. Он тоже должен был верить мне и ни о чем не подозревать, пока я не окажусь там, где ему будет меня не достать.

Впрочем, должна признаться, что и в то сложное время у меня иногда подгибались колени от его поцелуев.

Бегство

Ожидая рождения Дианы, я коротала время за рисованием, постепенно учась мечтать с карандашом в руке. Сначала непокорный, со временем он стал слушаться моих пальцев и выражать мое стремление к свободе.

Рисуя известные мне и не существующие фантастические миры, я легче переносила свое заточение, раздражение при виде постоянно наблюдавшего за мною Гуннара и страх за будущее дочери.

Чтобы не думать о четырех стенах, в которых была заперта, я рисовала невероятные пейзажи, населенные вулканами, эльфами и ледниками, залитые кровью китобойные суда, идущие на дно под ударами хвостов разъяренных китов, нарты, увлекаемые белыми медведями к царящему в небе полумесяцу, и коней с гривами, развевающимися в лучах полярного солнца.

Постепенно отдельные мои рисунки начали складываться в целые истории.

Я придумала очень молодую, но обладающую незаурядными способностями девушку по имени Луна, последовавшую на край света за своим любимым быстроногим оленем с белым пятном на плече. В сущности, Луна была еще девочкой, поглощавшей в огромных количествах шоколадные конфеты и спавшей в обнимку с плюшевым мишкой, но вместе с ней я странствовала по мирам, населенным невероятными существами. Постепенно история Луны превратилась в настоящий комикс, который я посвятила памяти Метрикселлы и запрятала к себе в сумку.

Именно тогда я решила, что, если мне посчастливится вернуться живой из ледяного ада, я стану рисовать комиксы, придумывая истории и персонажей вроде Луны, взятых из моей собственной жизни с ее бесконечными проблемами.

Гуннар старался обо мне заботиться, и меня это страшно раздражало.

Когда мой живот вырос так, что я уже не могла обуться самостоятельно, он сам надевал мне носки и зашнуровывал ботинки. А я была вынуждена улыбаться и благодарить его, как и тогда, когда он подавал мне суп, уговаривал доесть его, не оставляя ничего в тарелке, или внимательно слушал, как шевелится у меня в животе Диана.

Гуннар старательно делал вид, что между нами ничего не произошло, и что мы прекрасно относимся друг к другу, не подозревая, что я ненавижу его всеми фибрами своей души.