Книга Хроники времен Сервантеса - Владимир Фромер

— Все в воле Божьей, — отвечал Санчо.

В этой главе высветляется не только безумие Дон Кихота, но и его неумение смириться с поражением. На самом же деле, смысл ее гораздо шире. История Дон Кихота не сводится к борьбе с ветряными мельницами. Это эпопея редкой самоотверженности, апофеоз человеческого достоинства, летопись горестных заблуждений и пример величия духа.

Дон Кихот — не просто забавный чудак. Он живое воплощение веры в вечную и незыблемую истину, достойную преданного служения, вплоть до самопожертвования. Жизнь свою Дон Кихот ценит лишь потому, что она для него средство к утверждению идеала справедливости на земле.

И пусть говорят, что его идеал — это плод расстроенного воображения человека, свихнувшегося на почве рыцарских книг. Суть дела от этого не меняется. Более того, здесь-то и кроется комическая сторона великого романа, без которой он вообще немыслим.

Да и с ветряными мельницами не так все просто. Их соорудили в середине XVI века фламандские купцы в Ла-Манче, страдавшей от недостатка воды. Современники Сервантеса с изумлением взирали на эти странные сооружения. В испанском языке того времени термин molino de viento (ветряная мельница) приобрел значение чего-то угрожающего и фантастического. Именно поэтому распаленное рыцарскими романами воображение Дон Кихота, возбужденное к тому же ожиданием «доселе неслыханных приключений», с такой легкостью приняло гигантские мельницы за толпу грозных великанов.

* * *

Ошеломляющий триумф первого тома «Дон Кихота» оставил все же у Сервантеса чувство неудовлетворенности. С его точки зрения он не был полным, не стал проводником его идей, не выразил его отношения к жизни. Многого Сервантес не договорил, многое из того, что он все же сказал, не поняли. Публика до колик смеялась над сумасбродными поступками Рыцаря печального образа и совсем не обращала внимания на его «золотые» речи. А ведь Дон Кихот не только рыцарь и поэт, он, при всем своем сумасбродстве, еще и человек острого ума. По словам одного из персонажей романа, «добрый этот идальго говорит глупости, только если речь заходит о пункте его помешательства, но когда с ним заговорят о чем-нибудь другом, он рассуждает в высшей степени здраво и высказывает ум во всех отношения светлый и ясный».

Во втором томе тональность повествования меняется. Дон Кихот второй части — это уже не персонаж, созданный для насмешек и колотушек. Теперь он в гораздо в большей степени, чем раньше, alter ego автора. Кажется, что сам Сервантес кладет руку на плечо своего героя и говорит ласково: «Перестань дурачиться».

Дон Кихот второго тома хоть и не отрешился от своей мании, но теперь на первый план выступили его ум и благородство. Поразительны по своей глубине его проникновенные суждения о поэзии, любви, красоте, верности и многих других вещах.

Весьма любопытно, что Дон Кихота действительно начинают воспринимать как странствующего рыцаря люди полностью вменяемые. Дон Диего де Маранда, человек умный и образованный, бывший свидетелем сражения Дон Кихота со львом, без тени иронии представляет его своей жене как «странствующего рыцаря, самого отважного и самого просвещенного, какой только есть на свете».

Не менее важным персонажем романа является Санчо Панса. Он постоянно жалуется и всего боится. Ценит удобства и всегда хочет есть. Работать не любит, зато обожает отдых и сон. Мечтает о богатстве и страшится болезней и смерти.

Санчо Панса и Дон Кихот являют собой единство противоположностей. Оруженосец воплощает все земное и смертное в человеке, а Рыцарь печального образа — его величие и божественную суть. И вот что удивительно: Санчо Панса часто высмеивает своего господина, добродушно подшучивает над ним, отлично понимает, что он безумен. Но он трижды покидает родину, жену, дом и любимую дочь, чтобы безоглядно следовать за этим безумцем. Подвергает ради него свою жизнь опасностям. Предан ему до самой смерти, любит его, гордится им и, преклонив колени, рыдает у ложа своего господина, покидающего сей бренный мир. Никакой корыстью такой преданности объяснить нельзя. Санчо Панса, обладающий здравым смыслом, хорошо понимает, что оруженосцу такого рыцаря, как Дон Кихот, кроме колотушек ничего не достанется. Истинная причина его преданности кроется в воздействии высочайших нравственных качеств такой личности, как Дон Кихот, на его простую душу.

Особо следует отметить наставления, которые Дон Кихот дает Санчо Пансе, отправлявшемуся в качестве губернатора на остров Баратарию: «Гордись, Санчо, своим скромным происхождением и не стыдись говорить, что ты — сын крестьянина. Если ты сам не устыдишься его, тогда никто не пристыдит тебя им. Гордись лучше тем, что ты — незнатный праведник, чем тем, что знатный грешник.

Если ты изберешь добродетель своим руководителем и постановишь всю славу свою в добрых делах, тогда тебе нечего будет завидовать людям, считающим принцев и других знатных особ своими предками. Кровь наследуется, а добродетель приобретается и ценится так высоко, как не может цениться кровь.

Не отдавай своего дела на суд другому, что так любят невежды, претендующие на тонкость и проницательность.

Пусть слезы бедняка найдут в сердце твоем больше сострадания, но не справедливости, чем дары богатого.

Старайся открыть во всем истину: старайся прозреть ее сквозь обещания и дары богатых и сквозь рубище и воздыхания бедных.

И когда правосудие потребует жертвы, не обрушивай на главу преступника всей кары сурового закона; судия неумолимый не вознесется над судьею сострадательным.

Но, смягчая закон, смягчай его под тяжестью сострадания, но не подарков.

И если станешь ты разбирать дело, в котором замешан враг твой, забудь в ту минуту личную вражду и помни только правду. Да никогда не ослепит тебя личная страсть в деле, касающемся другого.

Не оскорбляй словами того, кого ты вынужден будешь наказать делом: человека этого и без того будет ожидать наказание, к чему же усиливать его неприятными словами.

Когда придется тебе судить виновного, смотри на него, на несчастного слабого человека, как на раба нашей греховной натуры. И оставаясь справедливым к противной стороне, яви, насколько это будет зависеть от тебя, милосердие к виновному, потому что, хотя богоподобные свойства наши все равны, тем не менее милосердие сияет в наших глазах ярче справедливости».

Как видим, эти наставления представляют собой не только эталон мудрости, но и образец высокой гуманности. Чтобы оценить их по достоинству, следует вспомнить, что Сервантес писал это в век торжества инквизиции, когда слово «милосердие» вызывало лишь презрительные усмешки.

С каждой последующей главой второго тома все ярче проступают прекрасные черты его героев, а сам Сервантес все больше привязывается к дивным творениям своей фантазии. Он живет их жизнью и относится к ним с такой серьезностью и участием, что это невольно передается читателю, который вслед за автором начинает воспринимать их как реальных личностей.

Следует отметить еще одну удивительную особенность великого романа. В «Дон Кихоте» текст трансформирует реальность. Уже в первом томе реальность постепенно превращается в контекст рыцарских романов, в котором Дон Кихот действительно является странствующим рыцарем. Окружающие Дон Кихота люди — священник, цирюльник, бакалавр, граф и графиня, также начитавшиеся рыцарских романов, не щадя усилий укрепляют Дон Кихота в убежденности, что он странствующий рыцарь, создают вокруг него антураж рыцарской эпохи. Дело в том, что эти персонажи, желая хитростью избавить его от безумия, прибегают к безумным способам, которые лишь укрепляют веру Дон Кихота в реальность мира странствующего рыцарства.