Книга Цветок камалейника - Ольга Громыко

Холод и боль, ужас и отчаяние. Лучше сойти с ума, чем впустить в него эту ложь…

А ложь ли?

— Так зачем тебе это, Брент? — Архайн встал и подошел вплотную, словно надеясь на ответ из уже посиневших губ. — Особенно сейчас, когда ты давно мертв?

Щеку обожгло болью, и сознание разделилось. Одна половина медленно угасала на невидимой дыбе, вторая же с безумным рыком рванулась вперед, к горлу своего мучителя.

Раздвоился и Архайн, понеся какую-то чушь на разные голоса:

— Прижми его коленом!

— Уй, гадштво, он мне жуб выбил!

— Потом найдешь, дай мне одеяло!

Вторая пощечина довершила дело, взламывая тьму перед глазами.

Комната.

Запах мокрых носков, которые чья-то заботливая рука развесила на спинке его кровати.

Два встревоженных лица, при виде которых Бренту впервые захотелось возрыдать от радости.

Жрец сразу же заткнулся и обмяк, даже не требуя, чтобы его отпустили.

— Брент? — Джай подозрительно всмотрелся в медленно сужающиеся зрачки. — Ты в порядке?

— Не знаю, — с большой задержкой отозвался тот. В горле першило от крика.

— Ну когда узнаешь, скажешь, — попытался пошутить ЭрТар, локтем отпихивая нервно урчащего кошака, лезущего поглядеть, что там и как. — Кис, ну тебя тут только не хватало! На вон лучше руку мне залижи.

Тишш сосредоточенно обнюхал длинные царапины от ногтей и начал старательно скрести их языком. Охотник морщился, но терпел — слюна корлиссов выжигала заразу из ран лучше любого снадобья.

Жрец серьезно кивнул.

— Что это с тобой? — Обережник осторожно потрогал десну. Левый нижний клык оказался на месте, но обрел несвойственную подвижность.

— Не знаю, — устало повторил Брент, глядя в бревенчатый потолок. — Или обычный кошмар. Или Архайн нашел способ о себе напомнить.

— Кстати, что там за шум? — насторожился горец, вытягивая шею и прислушиваясь.

Сквозь стену доносилась песня исключительно похабного содержания, исполняемая такими чистыми и мелодичными голосами, что тугоухий Светлый обрыдался бы от умиления.

Джай распахнул дверь, и звук чуть не сшиб его с ног. Пели совсем рядом, в трапезной, а еще плясали, хохотали и кругами бегали по потолку (иного объяснения этим звукам парень не нашел). В коридоре плавали разводы странного сизо-зеленого дыма с едким запахом, от которого сначала защипало в носу, в потом приятно зашумело в висках.

— Хэй-най, вот это монастырь! — восхитился ЭрТар, подпрыгивая и подтягиваясь на краю отдушины под потолком, заменяющей келье окно. Подлунок только-только обозначил середину праволуния, а праздник Отъезда Настоятеля был в самом разгаре. — Еще бы женский рядом пристроить — и паломники за месяц тракт на три оси[43]протопчут! Пошли тоже повеселимся, э?

Джай уставился на него, не веря своим ушам.

— Тебе что, иггроселецкого «веселья» мало было?! Ты же вчера еле на ногах стоял!

— Э-э-э, дарагой, ты бы еще прошлую осень вспомнил! — пренебрежительно отмахнулся горец.

— Не нравится мне это. — Брент выпутался из одеяла, нашарил под кроватью сапоги.

— Ты ж сам меня исцелял, ннэ?! — удивился ЭрТар.

— Я не о том. Одевайтесь. Надо скорее отсюда убираться.

Джай с тоской покосился на еще теплую постель.

— Боишься, что «братцы» все-таки припрягут тебя махать хлыстом над полями?

— Не мели ерунды. — Жрец натянул мантию поверх незашнурованного ворота рубахи. — На нас надвигается что-то нехорошее.

В данный момент на Джая надвигался вывернувший из-за угла брат Марахан, и был он, вопреки черным предчувствиям Брента, весьма хорош. В одной руке монах сжимал мятый лист бумаги, в другой — облезлое гусиное перо, которым размахивал не то в такт песне, не то помогая себе сохранять не шибко устойчивое равновесие.

При виде выходящих из кельи гостей Марахан расплылся в широкой улыбке, и Джай понял, что неусыпными трудами и молитвами монахов самойлика в их саду росла высокая и кустистая.

— Д-друзья мои! Возлюбленные братья!

Растерявшийся обережник дал себя обнять, похлопать по спине и громко чмокнуть в щеку.

— Д-д-да чего же я рад, что Иггр подарил мне эту упиват… упоительную встречу!

— Прости, брат мой. — Брент вытянул руку вперед, удерживая монаха на недосягаемом для лобзания расстоянии. — Но не переусердствовал ли ты с благовониями, воскурив то, что следует заваривать?

— Увы мне! — охотно покаялся монах. — Зато к-к-как дивно пишется под этот сладостный аромат! — Брат Марахан гордо потряс усеянным кляксами (как чернильными, так и винными) листом.

— Меня куда больше интересует, как оно потом читается, — прошептал ЭрТар Джаю на ухо.

— П-п-пойдемте же продолжим пиршество духа и тела! — Монах вцепился парням в плечи, увлекая за собой к трапезной, но внезапно спохватился и повернул назад. — Ах да! Я же шел открывать врата, дабы те славные люди тоже могли присоединиться к празднеству!

— Какие люди? — мигом подобрался жрец.

— Которые давно уже в них стучатся! — счастливо сообщил отец Марахан. — Вот, слышите?

Хористы как раз промачивали горло перед очередным «псалмом», и Бренту удалось разобрать, что шумят не только в трапезной. Во дворе действительно что-то происходило.

— Не стоит себя утруждать. — «Йер», которого монах уже миновал, каким-то чудом опять оказался перед ним, загораживая дорогу. — Мы сами откроем им дверь и придем к вам все вместе.

— Брат мой!!! — Растроганный монах снова полез обниматься, но гости были уже начеку и в руки не дались.

Спровадив Марахана вдохновляться дальше, жрец почти бегом покинул обитель, но вместо того чтобы идти к воротам, завернул за угол здания.

— Эй, ты куда? — изумился недогадливый Джай.

— Да уж не впускать невесть кого. Перелезем через забор с другой стороны.

— Я все-таки сбегаю погляжу, кто там. — Горец свистнул Тишшу и умчался прежде, чем жрец успел возразить.

* * *

Славные люди уже не стучались в ворота, а готовились брать их штурмом.

— А хто тама? — Наконец снизошел на них не то бабий, не то искаженный мужской, как у великовозрастного дурачка, голос.

— Иггровы слуги, болван, разве не видишь?!

— А зачем? — продолжало подозрительно допытываться Нечто.

— Не твоего ума дело! Живо открывай!

— Щас настоятелю докладу, — пообещало оно и, не обращая внимания на ругань и угрозы, шаркающе уползло к обители.