Книга Вампиры на каникулах - Кэтрин Коути

— Не разводите антимонии, граф. Вы готовы произвести обмен?

— Обмен? — фон Кролок недоуменно приподнял бровь. — А, вы понадеялись, что я действительно соглашусь стать вашим заложником вместо моего сына! Но это невозможно. Иначе пришлось бы признать, что во мне еще осталось что-то человеческое. Мне стыдно даже думать о том времени, когда я, подобно вам, был живым. Так старик краснеет, вспоминая, как лез через забор за яблоками.

— Выходит, вы нас за детей держите?

— Да. Иногда жестоких, иногда послушных, но всегда слабых и невежественных. Я же кажусь себе бесконечно взрослым. У меня есть ответы на все вопросы и ключи от каждой двери.

— В таком случае, вам не совестно продлевать свое существование за счет невинных? Не ощущаете себя Плутоном с полотна Гойи?

Фон Кролок безучастно пожал плечами.

— Для вампиров нет большей ценности, чем собственное существование. Мы воздвигли храмы в свою честь и орошаем алтари жертвенной кровью. Таков наш выбор… Только иногда память наносит удар, и мы вспоминаем, как все было прежде, по ту сторону. Все равно что дернуть за назойливую нитку, торчащую у самой кромки гобелена, и увидеть, как расползается вся картина. Или швырнуть хрустальный шар о стену, а потом стоять на коленях, собирая осколки изрезанными пальцами. Ничто не сравнится с этой болью. Понимать, что каждый раз, когда вонзаешь зубы в чью-то шею, ты убиваешь себя самого. И продолжать, и не останавливаться.

— Браво, какая прочувствованная речь! — воскликнул доктор. — Злодей вроде вас стал бы жемчужиной любой оперы! Я бы зааплодировал, да револьвер мешает. Но если вы отказываетесь выполнять мои инструкции, то зачем пришли сюда?

— Я надеялся, что мы сумеем договориться. Ведь между нами столько общего, доктор Сьюард.

— Не понимаю, куда вы клоните.

— Помилуйте, но разве не ваш соотечественник сказал «Везде в аду я буду, ад — я сам?» Мы оба убийцы. Никуда от этого не денешься. Мы убили тех, кто нам дорог. И мы разносим заразу, только мне достаточно одного укуса, а вам приходится основательно потрудиться, чтобы создать себе подобных — писать статьи, проводить семинары, вербовать молодых людей. Но вам повезло больше, ибо я дам вам шанс, которого у меня никогда не будет.

Англичанин сузил глаза.

— И что же это за шанс, которым меня хочет облагодетельствовать упырь?

— Попросить прощения.

— Мисс Люси Вестенр! — объявил Куколь натренированным голосом и отступил в сторону, давая гостье пройти.

Явись она подвенечном убранстве, с истлевшей фатой и пожухлым флер-д-оранжем, доктор Сьюард мигом поседел бы на пол-головы. Но платье цвета фальшивых изумрудов, которое вдобавок было велико ей на пару размеров, смягчило эффект. Кроме того, она была босая и без перчаток, что неминуемо придавало ей налет вульгарности.

Люси прошествовала в центр комнаты и, поджав губы, укоризненно замолчала, словно Дидона, объявившая бойкот бывшему любовнику.

— А это еще что за фифа? — удивился Гримсби. — Небось, под юбкой красный фонарь прячет. Доктор, вы ее знаете?

— Ну конечно он меня знает! — с пол-оборот завелась вампиресса. — Посмотри, Джек, что натворили твои друзья!

Мелодраматическим жестом она сорвала с себя шляпку, обнажив голову, над которой явно потрудился стригаль овец, чья несовершенная мелкая моторика компенсировалась избытком алкоголя в крови. Короткие, взъерошенные волосы торчали во все стороны. Бедняжка напоминала ежа наутро после беспокойной ночи. По рядам зрителей прокатился ропот. Герберт пошатнулся, но Сара, тоже изрядно побледневшая, подставила ему плечо. Даже Альфред вышел из сомнабулического состояния и завещал Люси свой бриолин.

— Такое впечатление, что я с каторги сбежала! — обличительная речь продолжалась. — Теперь мои волосы никогда вырастут!

— Да лучше сразу голову отрезать, чем такое, — малышка Мег автоматически коснулась своих кудрей, черных как смоль и, после всех пережитых приключений, таких же липких.

— О, моя голова была вторым пунктом в программе! Хотя ее они отрезали куда аккуратнее. Наловчились к тому моменту.

Злая улыбка обнажила клыки, и они тут же превратились в главную улику, на которой строится все обвинение, в окровавленный нож или погнутую кочергу. Сьюард взял себя в руки, но ему хотелось пойти еще дальше — обнять себя за плечи, зажмуриться и очутиться далеко-далеко отсюда, в лаборатории например, где яркий свет множества ламп показывает все, как оно есть на самом деле, не оставляя места фантазии. Просто смотреть на ее звериный оскал. Не думать о ней как о человеке, не думать, не думать…

— С каторги, говоришь, сбежала? Да твое место в Ньюгейте. Что еще мы могли подумать, когда увидели тебя с младенцем в руках? Зная, что ты пила кровь беззащитных оборвышей…

— … которые оказались на улице стараниями господ вроде тебя, Джек! Никому нет дела до этих несчастных, покуда не случится какое-нибудь происшествие, которое будет красиво смотреться на первой полосе газет. Вот тогда все начинают рвать на себе одежды и посыпать голову каминной золой! Мало кто из этих плакальщиков бросит хоть фартинг уличному попрошайке, зато они с удовольствием потратятся на газету, где написано о тяжкой доле нищих. Хаха, это меня ты считаешь жестокой? — вампиресса тряхнула головой, словно откидывая с плеч воображаемые волосы, но спохватилась и продолжила еще яростнее. — Моя жестокость не идет в сравнение с той, которую проявляли надзиратели работных домов, откуда сбежали те дети, с той, которую они встречали при свете фонарей. О, я бы рассказала… Мне, по-крайней мере, нужна была только кровь! И я никого не убила, я взяла совсем немного. А еще им было жаль меня, потому что они знают, что такое голод… а в первые ночи я была такой голодной.

— Вот видишь! — восторжествовал доктор. — Можешь настрочить целый манифест о социальном неравенстве, но на самом деле ты думаешь лишь о себе. Уже при жизни ты стала упырем. Никогда не забуду, как мы все хлопотали у твоего ложа, в то время как ты, сказавшись больной, высасывала наши заботу, нашу энергию… нашу кровь путем трансфузии, а после делилась ею со своим сожителем! Днем мы ткали полотно твоего благополучия, а ночью ты распускала его, ну прямо как Пенелопа. Все твои вздохи и ужимки были притворством! Вроде как у тех истеричек, что годами не поднимаются с постели, притворяясь парализованными, пока их домочадцы обливаются слезами сострадания. Ты не выполняла указания Ван Хельсинга, выбрасывала цветы чеснока, да ты никогда и не хотела выздороветь! Быть центром внимания любой ценой — вот твое единственное стремление. О, как же я тебя ненавижу! Как бы я хотел тебя ненавидеть! Так должно быть. Ты не внушаешь ничего, кроме отвращения и ужаса.

Он ожидал, что вампиресса бросится в атаку и свободной рукой нащупал серебряный крест кармане, но Люси опустила голову и тихо сказала, обращаясь не к нему, а к своим пальцам ног:

— Посмотри вокруг. На самом-то деле, все боятся именно тебя.

Ловкий трюк, чтобы сбить его с толку. Как же, начнет он крутить головой, а тем временем вампиры выкинут какой-нибудь фортель. Он уже и так отвлекся и даже не заметил, как Мег Жири подобралась к Призраку и вцепилась в полу его фрака, намертво, словно ее ногти вросли в ткань. Неподалеку стояла Сара, одарившая Сьюрда взглядом, каким настоятельница монастыря встретила бы серийного насильника. На распухшем запястье девушки всеми оттенками заката расцвел синяк, но не замечая этого, она гладила по плечу белокурого вампира, который казался перепуганным.