Книга Крушение - К. Л. Тейлор

Достаю из пачки небольшой носовой платок, через него беру в руку конверт. Если на нем остались отпечатки пальцев Джеймса, я их сохраню. Кроме конверта есть коробка с посылкой. Держать конверт неудобно, и мне кажется, у меня уходит вечность на то, чтобы открыть посылку и заглянуть внутрь. Слишком темно, чтобы рассмотреть, что там внутри, лезть наугад не хочется, поэтому я прогоняю Милли на заднее сиденье и ставлю коробку рядом с собой. В посылке – два милых детских носочка. Они сделаны из отличной пряжи, связаны аккуратно, сшиты стежок к стежку. Украшены кружевом и перевязаны ленточкой, судя по их внешнему виду, они очень дорогие. Такие я Шарлотте никогда не покупала, когда она была малюткой, – слишком непрактично и дорого. Я беру один, на меня накатывает волна воспоминаний, подношу носочек к самому лицу. Не могу описать, что происходит следом, – то ли запах утюга щекочет мне ноздри, то ли ниточка вискозы выпадает и ложится на запястье, но мне кажется, что носочек оживает, и я в ужасе отбрасываю его от себя на сиденье. Но даже под мутным фонарным светом я вижу, что это не нитка вискозы, – что на моих пальцах нечто липкое, клейкое, красное… это кровь.

Вдруг на меня находит ледяное спокойствие. Джеймсу известен секрет, который я хранила двадцать лет. Теперь я могу не бояться. Он знает, я могу его остановить.

Я беру открытку, которая лежит рядом с носочком, который я не успела взять в руку, и раскрываю ее через платок, чтобы не стереть улики, стираю кровь, чтобы прочесть написанное – написанное тем же курсивным почерком, что и адрес на конверте.

Жизнь за жизнь, око за око, зуб за зуб.

Переворачиваю открытку.

Жизнь за кому? Как-то неправильно.

У нас есть одно незавершенное дело. У нас с Шарлоттой.

* * *

Открытка выпадает из моих пальцев, медленно планирует на пол, пока не приземляется мне на ногу. Мне надо успеть доехать до больницы, опередив Джеймса.

Глава 31

Я мчусь от стоянки к двойным дверям больницы, но ветра на лице не чувствую. Не слышу механический голос, который говорит, что двери открываются, когда я вхожу в лифт. Не чувствую запаха антисептика, когда надеваю на руки тонкие перчатки перед тем, как войти в палату. Я толком не вижу, не слышу, не ощущаю и не чувствую ничего. Я в Лимбе, и бегу через свой самый страшный кошмар, догоняя тень моей спящей красавицы-дочки. Она так близко, совсем рядом, я даже могу потрогать ее кончиками пальцев, но вот… – вот она улетает от меня, а я не могу ее удержать.

Она может умереть, пока я доберусь до нее. Я очень четко это знаю. Это понимание у меня, кажется, в костях, в моей плоти. Я бы поставила на это свою жизнь. Отдала бы жизнь, вернее. Джеймс ее у меня не заберет, он меня не сломает. Это я его сломаю, просто не оставлю ему выбора.

Вижу перед собой дверь палаты, она чуть дальше по коридору. В ней кто-то есть, кроме Шарлотты. Из палаты падает свет. Кто-то там, внутри, с моей дочкой. Я перехожу на бег, но бегу как сквозь туман, увязая с каждым шагом, двигаюсь все медленней и медленней.

Я разлучила Джеймса с его ребенком навсегда, потому что знала, что никогда не смогу по-настоящему сбежать, если выношу и рожу его дитя. Да и был бы это ребенок? Это была бы удавка на моей шее, жесткий поводок, за который он мог бы тянуть в любое время, как только ему потребовалось бы. Как только ему захотелось бы надо мной поиздеваться или наказать меня.

На глазах у меня не было слез, внутри не было паники, когда я вошла в больницу. Я приняла таблетку без колебаний, легла на кровать без мысли о чем-либо и обхватила себя за живот, пока шла процедура. Я даже не заплакала, когда по ноге потекла кровь. Потом я пошла в туалет и выкинула из себя то, что носила внутри, смыла прочь. Через полчаса, когда я лежала свернувшись калачиком на кровати, меня погладила по голове медсестра и сказала: «Ты же сильная девушка, да? От боли ты приняла только одну таблетку». И я всхлипнула, словно речь шла о моей смерти.

Сильная? Ха! Скорее совсем слабая. Я годами жила с монстром, который изощренно пытал меня, называя это любовью. Меня унижали, преуменьшали мои достоинства, ругали и постоянно проверяли на каждом шагу. Меня судили за каждую малость, критиковали и отказывали в человеческом отношении. Я сама по доброй воле отрешилась от друзей, от семьи, потеряла работу, лишилась мечты всей жизни – и все ради того, чтобы остаться с Джеймсом. И я не могла от него уйти. Я несколько раз пыталась, но была слаба, воля моя была слаба. Он всегда возвращался в мою жизнь, в мое сердце. Никакой силы не было в том, чтобы лежать на больничной койке, сделав аборт, но в этом была… свобода. Буть я сильной, я бы с гордо поднятой головой вышла из клуба в Камдене три года и двести семьдесят дней тому назад, когда… когда Джеймс в шутку назвал меня «шлюшкой». Будь я сильной, я бы отказалась снова с ним видеться, после того как он отказался спать в моей постели, потому что другие мужчины в ней спали. Будь я сильной, я заявила бы на него в полицию сразу после того, как он меня изнасиловал. Будь я сильной, я бы прервала эту череду кошмаров, и он больше не принес бы несчастья ни одной женщине…

Я не плакала о ребенке, от которого избавилась этим вечером, но все время помнила об этом, сколько бы лет ни прошло. Каждый год на годовщину аборта я плакала, да. Потому что он не заслужил того, чтобы потерять жизнь, потому что я была зла на Джеймса, вынудившего меня поступить именно так. Иногда я сожалела о содеянном и размышляла, что могла бы родить и взять ребеночка с собой в Грецию, родись у меня мальчик или девочка. Я бы преподавала английский и была мамой…

Часто мне приходила в голову мысль о том, что меня непременно накажут за то, что я сотворила. Думала, что больше никогда не рожу, но появилась Шарлотта, наш с Брайаном чудесный ребенок. Она родилась ровно через год после моего замужества. И я почувствовала, что меня благословили, простили, словно в жизни, как в большой книге, началась новая глава, и теперь я была по-настоящему свободна. Когда я захотела подарить ей сестренку или братика, у меня ничего не получилось, – лишь четыре выкидыша, один за другим. За три года.

Шарлотта, моя чудесная девочка.

Я открываю дверь в палату к ней…

Шарлотта лежит, раскинувшись, на больничной койке. На ней нет одеяла, чистая пластиковая трубка торчит изо рта, на груди мозаика из разноцветных электродов. Монитор, фиксирующий биение сердца пикает в углу комнаты. Он отсчитывает время не хуже метронома – я закрываю глаза, хочется спать.

– Сью? – Кто-то кладет мне руку на плечо, рука тяжелая. – Хочешь чашку чаю?

– Брайан? – я несколько раз моргаю.

– Сью? – Он смотрит на меня и хмурит брови, но я не могу разобрать, чем он недоволен, о чем он думает. – Сью, ты в порядке?

– Ты в порядке, мама? – Я реагирую на слово «мама», но его произносит не Шарлотта. Это Оливер, он сидит у ее кровати. У него стопка журналов «Нэшнл джеографик» на коленях, а в руках – мои лучшие ножницы для стрижки. На столике у кровати Шарлотты высится куча вырезок.