Книга Цель неизвестна. Победителей судят потомки - Марик Лернер

Екатерина бумаги просмотрела и тут же утвердила приказ об арестах краткой резолюцией: «Быть по сему». Правда, устно предупредила: виноватых искать, но и оправдываться дать возможность. И не хватать всех без разбора на кого покажут, а перепроверять показания.

Теперь заговорщиков отвезут на гарнизонную гауптвахту и, пока не опомнились, примутся колоть. Допросы предстоят долгие и противные, но лиха беда начало. Что акцент непременно на Швеции, я дал понять сразу. Своих и так потом подберем, куда они денутся. А до Скандинавии еще добраться нужно.

Посидел, раздумывая. Вздохнул и позвонил, вызывая Зосиму.

— Кто у нас очереди дожидается?

Список оказался не очень длинным. Помимо военного коменданта Санкт-Петербурга Загряжского, посланник калмыцкого хана, три губернатора, купцы первой гильдии, в том числе и Гейслер. Шалимов многозначительно посмотрел на меня поверх списка.

— Этому передай, я про его просьбу помню и постараюсь уладить. Нечего мне в приемной стул просиживать. И остальным купцам тоже благодарность и до свидания. С утра пусть явятся на присягу — это полезнее и докажет верноподданность.

— Два заместителя министров, — продолжил Зосима в том же темпе, — финансов и землеустроения с земледелием…

Хм… Любопытно их появление. Новая метла, и проверки последуют. Есть вариант: принесли подробности про собственное начальство. Надо бы проверить.

— …статский советник Найденов Степан…

Я невольно встрепенулся. Когда-то это была не фамилия, а прозвище Гены до крещения, но я посчитал справедливым определить его сына именно в Найденовы, раз уж явился без приглашения из Азии и прописался у меня.

— Стоп! А он по какому поводу? А, черт! Я же совсем забыл про скоропостижно скончавшегося крестника. Абсолютно непростительно.

— Вы вряд ли сможете обещать присутствовать…

— Это я буду решать сам и после разговора с ним. Уж на похороны Геннадия поеду непременно. А организовать, чтобы не пересекались церемонии, не великая проблема. Давай Степана сюда.

— Поздравляю с новой должностью, ваше сиятельство, — показательно кланяясь, сказал тот, входя через минуту.

Он прибыл в парадном мундире полицейского ведомства, со всеми положенными наградами. Официально числился именно там, хотя на моей памяти в первый раз напялил форму. Обычно ходил в статском и не стремился привлекать внимание. При его роде деятельности и лучше оставаться незаметным, а полный набор орденов — Святого апостола Андрея Первозванного, Александра Невского, Святой Екатерины и четыре степени введенного к двадцатилетию царствования Анны Иоанновны Святого равноапостольного князя Владимира — невольно вызывали вопросы. Отсутствовали только Аннинские орлы, но он военным никогда не был и подвигов публичных не совершал.

— Спасибо хочу сказать за то, что отцу уйти помогли.

— Знаешь?

— Не трудно догадаться. Я и доставал морфий.

— А почему…

— Он так решил, не мое дело возражать старшему в роду.

Я-то хотел спросить, почему сам не сделал укол. Похоже, уточнять не стоит. Не знаю, любил ли отца, но точно уважал, что иногда много больше. Прямую просьбу бы выполнил. Вот интересно, это со стороны Гены доверие или не хотел грех на душу брать, провоцируя сына на подобное деяние.

— Он не хотел боли, и это его право.

— Что сделано, то сделано. Поговорим о делах наших скорбных?

— Это было сложно. Много хуже обычного. Все время руководить со стороны и никогда прямо не вмешиваться. Один подручный не ведает, чем занимается второй. Этот принес — положил, другой пришел — взял. Люди частенько и сами не представляли, зачем и почему. Подставлять и раньше приходилось, но так тщательно и на таком высоком уровне… — Он развел руками. — Никаких концов не будет.

— Уверен?

— Абсолютно. Пусть землю роют ваши следователи, пока не состарятся. Все чисто. Да им все это и ни к чему. Сейчас шведскими тайными обществами вплотную заинтересуются.

Заговор на самом деле чистая правда. И про мысли об аресте императора при посещении Стокгольма, подальше от родных стен и войска. И про желание отделиться, став вновь независимыми. В том и искусство, чтобы на чистой правде выехать, решив свои делишки и утопив мелкие нестыковки в крови. Давно за этими сборищами наблюдаю и имею собственных людишек, исправно доносящих.

Отнюдь не все из молодых шведов мечтают о мятеже. Третьему сословию очень неплохо живется в Российской империи. Многие обзавелись здесь немалой собственностью, связями и родственниками. Желание аристократов переиграть существующие порядки и снова взять бразды правления в свои руки категорически не одобряется нарождающейся буржуазией. Средний слой, конечно, не имел единого сознания, не был он и однородной группой. Между обладавшими огромными торговыми состояниями промышленниками, заправлявшими в больших городах, и мелкими торговцами, а также ремесленниками, представлявшими основную опору коммерческой Швеции, пролегала значительная дистанция. И все же выгоду он по большей части видел в существующем положении.

— А мелкие подробности теперь уже и спросить не с кого.

Он потянулся и сел поудобнее. Глаза по-прежнему настороженные.

— Я потому и не мог дальше тянуть, приказы не отдавал, а всего лишь подталкивал в нужном направлении. Занятно было действовать через третьи руки. Сложно и очень интересно. Впервые приходилось не выкрасть документ, а подложить. А уж особа в качестве мишени крайне непростая. Мудрено было все продумать и не отступиться. Взрывной фитиль не укороченный, а сделанный иначе, и вместо отсчета почти сразу взрыв, чтобы не успел сбежать. Голова у вас, Михаил Васильевич, варит изумительно. — Он криво усмехнулся. — Вот задним числом и подумал: а ведь, кроме нас с вами, никто и не в курсе.

— И когда я тебя обманывал? — всерьез обиделся я.

Не имел я другой возможности. Давно живу как на сцене. Каждое действие, каждое оброненное на людях слово мгновенно замечается и передается дальше. Да и не в том возрасте, чтобы проворачивать иные делишки. Каждому-любому иное деликатное до безобразия дело не поручишь. Один не станет творить нечто расходящееся с понятием чести и шпионить, другой языков не знает, третий просто по характеру не подходит для этой работы.

А Степану доверять можно. При всем очень приличном воспитании в душе так и остался дикарем, уважающим на всем свете двух человек — меня и отца. Император, султан, хан — это все для него пустой звук, как и присяга. Однажды выбрал сторону и будет стоять насмерть. Иначе гордость непомерная не позволит.

В отличие от собственных детей с ним долго возился, таскал за собой, давал все более сложные поручения и планировал поставить во главе собственной разведки. Не вышло. Всем хорош, но не любит приказы выполнять. Вот если ему общее направление задать и разрешить действовать по обстоятельствам, он задумку улучшит и обеспечит в два раза больше планируемых побед.