Книга Воин Пустоши - Алексей Бобл

— Излучатель, уничтожающий некроз, — сказал Карабан Чиора.

Туран с Тимом молча ждали продолжения.

— С помощью этой штуки мы когда-то спасли Арзамас.

— Но ты назвал его… — Туран припомнил день, с которого, как ему теперь казалось, прошли сотни сезонов. — Ты тогда сказал: «хозяин неба».

— Правильно. Потому что мы обнаружили, что излучатель может… Ну, что его можно превратить в оружие против платформ. Тех, которые вверху. Но для этого в нем надо было кое-что изменить. В наших мастерских с таким справиться не могли, через посредника мы договорились с харьковским цехом, отвезли излучатель туда, а потом, на обратном пути, в дело вмешались монахи и попытались отбить его. Дальше ты знаешь. Всем хочется владеть такой штукой.

Туран покосился на Белоруса, который дрожащими пальцами пытался свернуть самокрутку, и понял, что тот не стал ничего говорить небоходам про энергион — и правильно, если разболтать секрет, летуны заберут их в свой Улей, чтобы узнать остальное.

— Вот так вот, — закончил Карабан Чиора. — А теперь, стало быть, вы оба забудете обо всем, что произошло. Мы сейчас улетим — очень быстро. Излучатель заберем с собой. Оставим вам припасов и патроны. А вы можете делать что хотите… за исключением одного: рассказывать об этом хоть кому-нибудь. А иначе Гильдия найдет вас. Найдет и…

Он многозначительно постучал костяшками пальцев по выпуклому металлическому боку «хозяина неба».

* * *

Маленький Испуганный Дерюжка бежал прочь от Столовой горы. Придя в себя и выбравшись из-под горящей, чудом не взорвавшейся машины, он нашел среди разбитых сендеров бинокль с треснувшей линзой и разглядел в него, что происходит у подножия остроконечного железного «зуба». Там носились авиетки, дымили подбитые машины, стучали пулеметы и одиночные выстрелы, в дыму метались фигуры. Его внимание привлекли двое на крыше «Панча». Сначала Дерюга с азартом наблюдал за ними и дважды вскрикнул: «Так его!», «Молодец, хозяин!» — а после сглотнул, сильно побледнел и отшвырнул бинокль.

После этого ему только и оставалось, что убраться восвояси. Небоходы могли в любой миг появиться здесь, не было времени даже толком обшарить дымящие остатки машин и тела бандитов, поискать оружие, боеприпасы, еду, в конце концов — монеты. Дерюга схватил только нож, перевязь с самострелом — и побежал по восточному склону горы, прячась за кустами и деревьями.

Шел дождь, он оскальзывался, падал и до конца склона добрался весь в грязи.

Это не помешало Дерюжке бежать еще долго, пока обе горы не исчезли из виду. Вечерело. Дерюжка помнил, что в этих местах, за одичавшими виноградниками, есть пара брошенных ферм, которые разорила банда Макоты до того, как засесть во Дворце. Наверное, там до сих пор никто не живет — можно будет переночевать, главное, не нарваться по дороге на стаю волков. Или на каких-нибудь кетчеров, чтоб им пусто было, бандюгам.

Если подумать, то Дерюжка покидал уже несуществующий клан атамана Макоты почти в том же виде, в каком когда-то вступил в него. Тогда у него тоже был нож, хотя и похуже этого, а еще самострел, но только сломанный. И две медные монеты в кармане. А сейчас — пять серебряных гривен! Так что он вышел из переделки с выигрышем. Он, можно сказать, преуспел! Главное теперь выжить и добраться до более населенных мест, а дальше он найдет, чем заняться. Дерюжка проживет, он такой, он умелый, ловкий. И стрелять наловчился, и ножом драться, и машиной рулить, да и руководящую работу хорошо знает — опыта выше крыши, дай Пустошь всякому.

И Дерюжка бежал дальше, размышляя о том, что пора подыскать себе нового хозяина, краше прежнего. Или, может, податься на Мост? А что, теперь ведь он там должен быть Большим Хозяином, разве не так?

Эта мысль нравилась ему все больше…

* * *

Фермеры, похоронившие родных Турана, не стали особо мудрствовать. Посреди выжженного двора, где когда-то был дом Бориса Джай-Кана, тянулся ряд могил — на каждой камень, а на камне выцарапано имя. Либо ничего не выцарапано. Это значит: тело обгорело до неузнаваемости.

На камнях, украшающих три могилы в центре, имена были. Просто имена, никаких дат:

Борис.

Елена.

Мика.

Туран стоял над ними. Недавно рассвело, снова шел дождь, снова небо затянула серая пелена. Он повернулся в сторону Столовой горы, которую отсюда не было видно, — гам они с Тимом Белорусом тоже выкопали могилу и тоже использовали для надгробного камня обычную булыгу, на которой выцарапали одно слово: Крючок. Белорус долго допытывался: неужели Туран не знает настоящего имени этого человека? Нет, он не знал.

Туран отыскал в траве, пробивающейся возле ограды, три полевых цветка, сорвал, вернулся к могилам и положил на каждую. По очереди коснулся трех надгробных камней, задержав руку на самом маленьком, где неровные буквы складывались в имя брата. Ненадолго прикрыл глаза, вспоминая Микино лицо — не то, каким оно было, когда нож с выжженной на рукояти буквой «М» уже вонзился между лопаток, а другое — радостное, оживленное, предвкушающее сбор попавшихся в капканы ползунов, лицо, озаренное светом длинного солнечного дня, полного всяких интересных событий, и лежащей впереди длинной, полной солнца жизни…

Отвернулся и зашагал прочь.

«Панч» стоял за воротами, Белорус курил самокрутку, откинувшись на сиденье и водрузив ноги на приборную доску. Правое ухо его стало немного меньше левого, а правую скулу рассекала рана, зашитая крупными стежками суровой нити — так Тима заштопала похожая на цыганку девушка, которая сопровождала Карабана Чиору.

Когда Туран сел рядом, Белорус сказал, выпустив в потолок кабины струю дыма:

— Поглядел я — ракет там много. Три ружья в шкафу, три обреза, два револьвера. Патроны. Да плюс то, что небоходы нам оставили… Надолго хватит. Машина такой же броней обмотана, которую я бороде для «Крафта» подарил. Еще солонина лежит, сухари, овощи маринованные в бочонках. Живем! Конечно, когда-то эти припасы закончатся… В общем, я прикинул: мы в наемники можем податься. А чего? Нормальное дело! Знаешь, сколько бандюков, сколько кетчеров всяких по округе шастает? И здесь, и ближе к Киеву, и на севере. Можем караваны сопровождать или поселки защищать. Да мало ли… Работу, если у тебя такой вот «Панч» имеется, всегда найти можно. Только к Харькову нам заруливать нельзя, а то узнают там ракетомет и забрать себе взад попробуют, разбирайся еще с ними… И вообще — надо какой-то колпак придумать, чтоб закрывать его. Что скажешь?

Туран сказал:

— Я поступил неправильно.

— В смысле? — не понял рыжий.

— Я дал волю жестокости, — пояснил он, уставившись на рулевое колесо перед собой. — Убивал Макоту… долго. Если хочешь убить кого-то, надо просто убить его. Без всяких чувств. А я… наслаждался этим. Дал волю жестокости.

Белорус пошевелил огненными бровями.

— Ну ладно, давай пофилософствуем, — кивнул он. — Это я люблю. Так вот: ты не дал волю жестокости. Ты потешил свою жестокость. Накормил ее, и она от этого увеличилась. Стала немного больше. Жестокость есть в каждом… в каждом, будем говорить, мужчине. Самце. Большая или меньшая. Когда совершаешь жестокие поступки, она растет. В конце концов, может сожрать тебя всего — как зверь, которого ты выкормил. Я когда-то это понял, еще когда был омеговцем. Поэтому до сих пор не жалею, что теперь не с ними. В Замке жестокость поощряют. В нашем мире надо быть жестким. Но жестоким — необязательно. Понимаешь разницу? Тогда приручи своего зверя, и пусть он служит тебе, а не ты ему. Врубаешься, какая мысль глубокая? Ладно, пора ехать.