Книга Правитель страны Даурия - Богдан Сушинский

Причем интересовали «вождя всех времен и народов» в основном те ответы командующего Русской освободительной армией (РОА), которые не вошли в официальные документы и не были подшиты к общему «Делу о предательстве генерала Власова». По приказу Берии они были отпечатаны на отдельных листах. На прошнуровке стоял гриф «Особо секретно», там же значилось предписание: «Выдается по особому кремлевскому списку», и лежало всё это в конце «дела».

Берия рассчитывал, что основные протоколы множества допросов командарма-предателя Коба[66]прочтет по диагонали, сосредоточив свое внимание лишь на «выдержках», содержащихся под «кремлевским грифом», в особом «разрешительном списке» которого значились только Сталин, Берия и председатель Военной коллегии Верховного Суда генерал юстиции Ульрих.

Правда, чуть в сторонке дописана была и фамилия маршала Жукова. Однако никакого интереса к «делу» Власова то ли из принципа, то ли из какой-то особой предосторожности маршал не проявлял. В отличие от Сталина, который вот уже третий вечер подряд изыскивал десять-пятнадцать минут, чтобы вчитываться в «официальные» показания предателя. При этом он лишь время от времени заглядывал в «особо секретные» документы, изумляясь, насколько разным вырисовывается в них обреченный генерал, и представляя себе, под какими пытками, угрозами и с какими увещеваниями выбивались показания, на которых должны будут со временем основывать свои обвинения его судьи.

«Мы не хотим коммунизма, но мы не хотим быть и немецкой колонией. Россия должна занять достойное место в новой Европе», прочел он выдержку из выступления Власова весной 1943 года в Луге. В той самой Луге, где, как утверждала местная русская газета и сами немцы, толпа устроила Власову прямо-таки восторженный прием. Она прорвалась через заградительный заслон полиции и попыталась поднять генерала на руки, как народного героя.

Саркастическая ухмылка на какое-то время превратила иссечённое морщинами и исклеванное оспой лицо «вождя народов» в некое подобии маски Квазимодо. Хотел бы он видеть сейчас перед собой тех сотрудников НКВД, которые, если верить официальным протоколам, то ли сумели заставить генерала произнести слова раскаяния, то ли попросту приписали их бывшему командарму РОА, чья участь уже была предопределена!

«Пожалуй, нигде так не сказалось пренебрежение Сталина к жизни русских людей, как на практике 2-й ударной армии, – вновь вернулся Коба к чтению «власовских» документов. – Управление этой армией было централизовано и сосредоточено в руках Главного Штаба. О её действительном положении никто не знал и им не интересовался. Один приказ командования противоречил другому. Армия была обречена на верную гибель. Бойцы и командиры неделями получали сто и даже пятьдесят грамм сухарей в день. Они пухли от голода, и многие не могли двигаться по болотам… Но все продолжали самоотверженно биться. Я до последней минуты оставался с бойцами и командирами армии. Нас оставалась горстка, и мы до конца выполнили свой долг солдат. Я пробился сквозь окружение в лес и около месяца скрывался в лесу и болотах»[67].

Прочтя эту исповедь, Сталин мысленно, а потому предельно цинично усмехнулся. Он представил себе, кем бы он, Берия, Жуков и все прочие выглядели в глазах народа, особенно фронтовиков, если бы эта правда о гибели 2-й ударной, якобы сданной генералом Власовым немцам, появилась в советской прессе или хотя бы в листовках!

Но больше всего поразили Сталина тексты донесений Власова из расположения штаба 2-й ударной: «Военному совету Волховского фронта. Докладываю: войска армии в течение 3-х недель вели напряженные бои с противником… и в течение 15 дней части получают лишь по 80 грамм сухарей и конину. В результате чего личный состав войск до предела измотан, увеличивается количество смертных случаев и заболеваемость от истощения возрастает с каждым днем.

Боевой состав соединений резко уменьшился. Пополнить его за счет тылов и спецчастей больше нельзя. Все, что было, взято. На 16 июня 1942 года в батальонах, бригадах и стрелковых полках дивизий осталось в среднем по несколько десятков человек. Все попытки восточной группы пробить проход в коридоре с запада успеха не имели. Причина – сильный огонь противника и необеспеченность войск боеприпасами, незначительных остатков которых едва хватает отбить ежедневные атаки противника с фронта обороны».

И наконец сообщение на имя начальника Генштаба и начальника штаба фронта, которое касалось заверений командования в том, что, якобы, на помощь 2-й ударной идут части 59-й армии: «Все донесения о подходе частей 59-й армии к реке Полисть с востока – предательское вранье. Несмотря на сделанный силами 2-й армии прорыв, в коридоре войска 52-й и 59-й армий продолжали бездействовать. 2-я армия своими силами расширить проход и обеспечить его от нового закрытия противником нашей территории не в силах. Войска армии четвертые сутки без продовольствия. Авиация противника, не встречая сопротивления, работает».

И еще через несколько дней: «Войска армии 3 недели получают по 50 грамм сухарей. Последние три дня продовольствия совершенно не было. Доедаем последних лошадей. Люди до крайности истощены. Наблюдается групповая смертность от голода. Боеприпасов нет. Имеется до 1500 раненых и больных. Резервов нет. Военный совет просит немедленно принять меры к прорыву с востока до реки Полисть и подаче продовольствия. Командующий 2-й ударной армией Власов, член Военного совета армии Зуев. 21 июня 1942 г.».

Если Власов станет излагать все это в открытом судебном заседании, понял Сталин, то весь лживый миф, какой кремлевской пропаганде удалось накрутить вокруг гибели 2-ой ударной, мгновенно развеется. Поэтому судить предателя нужно закрытым судом и при этом строго следить, чтобы подобные сведения не выходили за пределы тюрьмы.

Дабы как-то успокоить себя, «вождь народов» вновь прочел несколько покаянных признаний Власова. Возможно, ухмылки его не были бы столь беспощадными, если бы не имевшийся в «тайном деле» отчет офицера, подсаженного к секретному «заключенному № 31»[68]. А в нем значилось, что все его старания, как и попытки других подсадных «уток», убедить генерала Власова признать на суде, что он является предателем Родины и искренне раскаивается, ни к чему не приводили. Хотя и Власову, и бывшему начальнику штаба РОА генералу Трухину, основным «отказникам», в случае признания и раскаяния было обещано сохранить за это жизнь.