Книга Кавалер умученных Жизелей - Павел Козлов

– Нет, мой капитан. Вы должны продолжить плаванье. Скоро, всего лишь пара дней, и ваш фрегат достигнет гавани.

– Как говорится в случае таком? Служенье муз не терпит суеты?

– Не конкретно. Но похвально. И отрадно».

По первому отрывку Гущин решил, что если дальше такая же ерунда, то ему не было бы жаль, пылись диск веки вечные на полке у Ларисы.

* * *

Но он прослушал начало следующего документального свидетельства, и возликовал. Потому что первой фразой, прозвучавшей на фоне джазовых композиций, было удивленное приветствие Елены:

«Как странно и внезапно. Ну, что ж, Олег, входи. Спасибо за цветы».

Гущин прослушал до конца, и невольно подумал: «Неизвестно, смогла ли получиться интересной у Гусевой-писательницы задуманная пьеса. Но если сцену собственной гибели она срежессировала сама, то это несомненная удача».

Виктор Васильевич попросил распечатать доказательство. Разин с Гусевой перемещались по квартире. Звук голоса, порой, еле прослушивался.

Некоторые куски диалога казались либо тафталогией, либо бессмыслицей.

Надо было прочитать все в разжеванном виде, чтобы разобрать подробности. Но в финале сцены Разин убил героиню.

В тот самый момент, когда Луи Армстронг пел: «And I think to myself, what a wonderful world». Гражданина США Олега Разина можно было объявлять в международный розыск.

* * *

– Как странно и внезапно. Ну, что ж Олег, входи. Спасибо за цветы.

– Вот. Специально зеленые, цвета елки. Сюда, что ли поставить?

– Да, ваза подходящая. Так какими судьбами? Не думала опять увидеть.

– А что же ты думала? Насытили похоть и разлетелись в добропорядочность? Я не забыл, как ты у моря вожделела.

– Ну, что за чушь. Все было, будто друг к другу волны нас выбросили. Ты был прекрасен и юн. Вот я тебя и пожалела.

– Чего ты сделала со мной? Ты вожделела, как неистовая сука. И нечего комедию ломать.

– Так зачем ты приехал? Не затем же, чтобы все оплевать, и оскорблять меня?

– Нет. Не за тем. (Голос Олега продолжил.) – Где это вы с Роминым отдыхаете?

– В саду у нашего загородного дома. Осень случилась теплая, без дождей.

– Так, значит, Внукову конец?

– Там Петр Михайлович живет. А этот дом в Крекшино.

– И как старый пень поживает?

– Что ты ко мне такие вопросы? Наведайся да спроси.

– Чтоб я к этому мерзавцу наведывался? Если только, чтоб прибить урода.

– Олег, что с тобой? Я и представить тебя таким не могла.

– Но ты же помнишь, какой я нежный? Какой страстный? Какой неистовый? Иди ко мне.

– Я не собачка, чтобы кинуться на зов. Ты был, как древний бог. Это, считай, как наваждение.

– Так, значит, ты сумела все забыть. – И где эта хреновина, стекляшка заостренная, которая есть символ нашей встречи на земле, и устремленности к небу?

– Я не забуду ничего. А серебристый обелиск на должном месте в спальне. И я всякий раз вспоминаю тебя, останавливая на нем взгляд.

– Когда трахаешься с Максимом Роминым и шепчешь ему слова любви.

– Зачем ты так, Олег. Нас с тобой никакие обязательства не связывают. Ты юн, и множество подруг почтут твою любовь за счастье.

– Мне показалось, мы встретились в любви.

– Нет, милый мой, мы только повстречались. Случился праздник, а жизнь – это терпение.

– Я многое стерпел, Елена, как тебя по отчеству? И то, что сволочи Ромины, кинули мне подачку, после гибели Игоря. Хотя ему половина бизнеса принадлежала. Я стерпел. Думал – Бог им судья. Просто вычеркну их, как нелюдей.

– Что же ты не поговорил с Максимом?

– Пробовал, дурак. Он мне такую схему написал, что Игорь им еще и должен. Но на меня долги не перекинули, добрые.

– Ну, что ты, Олег, милый.

– Что, опять пожалеть меня хочешь? Сладкая моя.

– Нет, я хочу, чтобы ты успокоился.

– Да как я теперь могу успокоиться, когда я узнал, как погиб Игорь, мой брат Игорь. Хочешь, я расскажу тебе?

Его поймали деятели русской мафии на выходе из банка. «Мы, сказали, тоже русские. Какая встреча!» А Игорь доверчивый. Нормальные соотечественники.

И стали требовать выкуп. И всего-то запросили пятьсот тысяч долларов, у «Макгора» больше пяти миллионов было на счету. «Проси, – говорят, – требуй, занимай, но если в два дня не уложишься, то успокоишься в сырой американской земле». Ромины денег не прислали, хотя Игорь просил, да и деньги не из их кармана. На третий день в Игоря влили спиртного до отказа и направили машину прямиком в столб. Мне это агент ФБР рассказал. Они банду взяли, так один деятель раскололся и покаялся. Безупречная информация, с именами, датами и подробностями.

– Может, Максим не…

– Ничего не может.

– Так зачем ты рассказал мне? Да, жуткая история. Но я не судия. И не могу судить Максима, да и не буду. Ведь важно, каков он ко мне. А тебе я сочувствую.

Некоторое время Элла Фитцджеральд пела, что «Мисс Отис сожалеет, но не сможет выйти к обеду». Собеседники молчали.

– Так зачем ты в Москве?

– Надо уладить дела. И хотел посмотреть, как ты нашу любовь бережешь.

Шаги. Бой часов.

– Прости, Олег. Я берегу воспоминания. И наша любовь уже там.

– Ну, ладно, – снова звуки шагов. – Но, нимфа моя, Лена, моя сладостная греза. Дай мне обнять тебя. Твои глаза. Твои губы. Дай мне прижать тебя к груди. Ты лань, ты моя трепетная лань.

– О, Боже, Олег, что ты делаешь со мной? У меня нет сил противиться.

– Идем туда, где звездный обелиск. Он будет хранителем отражений нашей страсти.

Характерные звуки физической любви. Стихают. И звук тупого удара. Вскрик. Хруст. И пауза. И слова Олега Разина:

– Прости. Мне не легче. Я думал, ты можешь любить. А так – мне ничего не надо. Пусть Ромина терзает горечь утраты. Пока не настигнет смерть.

Луи Армстронг: «И я подумал, про себя: какой прекрасный мир».

* * *

Записывать на диск как можно больше материалов – видимо, так строила подготовку к писательскому труду начинающий драматург Ромина. Она автоматически включила запись, когда кто-то, неожиданно, позвонил в дверь.

После Армстронга диск записал, как Разин, на обратном пути, замешкался в прихожей, выговорив: «Одна лишняя». Как хлопнула за ним дверь. Как Элла Фитцджеральд допела, что «The thrill is gone». И кончил запись на ночном бое часов.

Нужно было достать Марину, чтобы удостоверить голос Олега. И Гущин, неожиданно, обнаружил, что не знает ее координат – ни телефона, ни адреса. Анна Андреевна – единственная, через кого был на Марину выход, сама оказалась недоступной в ответственный момент.