Книга Тайна Марии Стюарт - Маргарет Джордж

– Расскажите об этом, – попросил лорд Джеймс, словно ребенок. – Нас там не было.

– Ах, какой был день! – Нокс так разволновался, что плащ стал стеснять его движения, и он небрежно сбросил его с плеч.

Мейтленду показалось, что он заметил какое-то движение за окнами замка. Возможно ли, что архиепископ уже сейчас созывает аркебузиров, чтобы напасть на них. Нокс вызывающе повернулся спиной к замку.

– И не будем забывать разницу между английскими и шотландскими мучениками. Англичане идут на костер, бормоча молитвы, но когда наш Патрик Гамильтон часами страдал в пламени за двадцать лет до Уишарта и приор подошел к нему с предложением покаяться, он повернулся в дыму, назвал приора посланцем сатаны и предупредил, что он, Гамильтон, будет обвинять его перед Богом. А когда в Англии епископ Гардинер сжигал истинно верующих, он спокойно нежился в постели. Но кардинал Битон… Мы, шотландцы, не позволили ему лежать спокойно.

«Теперь пришло время для таких же нападок на Марию», – устало подумал Мейтленд и приготовился к этому. Но, к его удивлению, голос Нокса задрожал от слез, и он просто сказал:

– Давайте помянем нашего брата Уишарта.

Он дал сигнал зажечь костер. Мортон вышел вперед с факелом и поднес его к сложенным дровам. Они были холодными и отсыревшими, и сначала не получилось ничего, кроме густых клубов дыма. Мейтленд закашлялся, когда ветер отнес дым прямо ему в лицо, и содрогнулся при мысли о том, каково было бы ему стоять там, привязанным к столбу, и задыхаться в дыму…

Он обратил взгляд к морю, серому и ненастному в это время года. Лишь несколько кораблей осмелилось выйти из гавани, но вскоре торговля возобновится, послания будут летать взад-вперед, и работы намного прибавится.

Пламя наконец занялось, потрескивая и стараясь вырваться из своей древесной темницы. Оно пробивалось между палками, как будто они были прутьями тюремной камеры. Потом огонь с ревом вырвался наружу и окатил их дождем искр.

– Пусть все помолятся согласно своей вере. – Голос Нокса был едва слышен из-за рева огня и шума прибоя. – Видите, как Он принимает наши дары?

«Мои дары, – подумал Мейтленд. – Что это такое? Пытливый ум, который старается оставаться незамутненным, как стакан чистой воды? Это все, что я могу поставить на службу Шотландии».

Когда огонь погас, мужчины остались стоять, склонив головы. Жар от костра согревал сторону тела, обращенную к нему, и холод на время отступил. Но потом Мейтленд снова ощутил морозное покалывание в пальцах ног.

– Приглашаю вас в свой здешний дом, – сказал лорд Джеймс.

Все они с радостью преодолели небольшое расстояние между замком и аббатством Сент-Эндрюс, благодарные избавлению от соленого ветра и внимательных глаз архиепископа Гамильтона.

То обстоятельство, что лорд Джеймс сохранял право на владение аббатством Сент-Эндрюс, было явным отклонением от нормы; он получил это право при старой системе злоупотреблений, горячо критикуемой реформистами. «Он должен был отдать земли, – подумал Мейтленд, – но, разумеется, он не собирался отказываться от этой конкретной роскоши, допустимой для старой церкви. Пожалуй, из семи смертных грехов брат Джеймс больше всего страдает от алчности».

Дом лорда Джеймса, бывшее жилье приора, был просторным и хорошо обставленным, хотя самые роскошные предметы обстановки благоразумно убрали подальше. Он пригласил всех, предложил и напитки, а потом подождал, пока большинство из них уйдет, чтобы оставшиеся четверо могли перейти к самому важному делу, связанному с королевой.

Они расселись вокруг камина, где ярко пылал огонь: лорд Джеймс, Эрскин, Мейтленд и Мортон.

– Мы позвали ее домой, и она вернулась, – сказал лорд Джеймс. – Все присутствующие подписали документ о ее приглашении. Осмелюсь спросить, довольны ли мы итогом?

– Вполне довольны, – ответил Эрскин высоким голосом, в котором слышался искренний энтузиазм. – Она оказалась лучше, чем мы могли надеяться.

– Вы имеете в виду, в религиозном смысле? – спросил лорд Джеймс.

– Да, несомненно. Хотя она не обратилась в истинную веру и не выказывает такого намерения, но согласилась, чтобы наша вера осталась нетронутой.

– И они с Ноксом сыграли вничью, – медленно произнес Мортон и облизнул сильно заветренные и потрескавшиеся губы.

– Босуэлл устранен, – объявил лорд Джеймс. – Он больше не будет нас беспокоить. От него всегда можно ожидать проблем из-за его непредсказуемости. А Гамильтоны дискредитированы; бедному старику пришлось отдать королеве замок Дамбертон.

– Мы позаботились почти обо всех, кто мог воспрепятствовать нам, – сказал Мейтленд. – Следующий претендент на трон отпал сам собой. Преданный короне страж границы и опытный воин заперт в своем замке.

– Но остается еще один, – заметил Мортон. – Крупная дичь, которая не поддается нашему убеждению.

– Джордж Гордон, четвертый граф Хантли, – задумчиво сказал лорд Джеймс. – Канцлер королевства… и католик.

– К тому же воинственный католик, – заметил Эрскин. – Он то и дело подстрекает королеву возобновить обряд мессы.

– Если нам повезет, то «северный петух», как он любит себя называть, будет кукарекать слишком часто и когда-нибудь оскорбит королеву. Вы видели, как он со скандалом покинул заседание Тайного Совета после вердикта по делу Босуэлла?

– Прошу прощения! – возразил Мейтленд. – Никакого суда не было, поэтому не могло быть никакого вердикта.

– Да, разумеется. Но если он откажется посещать заседания Совета, кто знает, к чему это может привести?

– Если он будет сокрушен, тогда исчезнет всякое противодействие лордам Конгрегации.

– Сначала он должен поднять мятеж, – заметил Мейтленд.

– Возможно, он так и сделает, – сказал лорд Джон. – Вполне возможно.

XIII

Весна пришла, но лишь после нескончаемой зимы, оставившей после себя длинный след из снега, льда, тьмы, сырости и ветров, исхлеставших прибрежные скалы волнами Северного моря. Когда наступили первые призрачно-ясные и светлые дни, люди вырвались наружу из запертых домов. Свет как будто расширился, стремясь охватить все двадцать четыре часа, и души преисполнились новой надеждой.

Мария приветствовала весну и чувствовала, что она наконец получила награду за первые несколько трудных месяцев жизни в Шотландии. Она сомневалась не в своем решении вернуться, но лишь в способности сделать то, что было необходимо. Все шло не так, как она надеялась и рассчитывала.

Еще до прибытия ей было трудно понять, каким образом реформатская церковь вторгалась даже в самые личные мысли и поступки людей. Теперь она очень хорошо это понимала и чувствовала ее хватку повсюду вокруг себя.

Религия! Предполагалось, что она дарует утешение и дает порядок в жизни. Теперь пришли известия, что даже во Франции она оказалась разрушительной. Ее дядя герцог Гиз открыл огонь по собранию гугенотов в Васи и уничтожил тысячу двести человек. Католики и протестанты начали спешно вооружаться, и разразилась война.