Книга Фата-моргана - Евгений Шкловский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Коляску свезти – это же пустяк, не может быть так банально. Ну да, легче будет, но легче – не аргумент.
И ни к чему про общее благо! Вы лучше честно скажите: нам надо… Это уже другое дело. И коляска тут вовсе не при чем. И не подпишем мы потому, что вам надо. Вдруг в вашем микрокосме тогда что-то такое устроится, чего у нас нет… Болезнь, ну что болезнь, все болеют…
А пандус – это уже другое, серьезное. Слово и прочее.
Происки, конечно, тоже были.
Одна из жиличек той самой квартиры (номер 38) Алевтина, встречая Веронику на лестнице, гордо вскидывает подбородок и, не глядя на нее, важно шествует к себе на второй этаж. А до этого сцена была – Веронике хотелось забыть: крик, злоба, дрожащие губы, брызжущая слюна, ненависть в глазах, – так неожиданно, что Вероника растерялась. Потом много раз всплывало.
Какие ж доводы, если – ненависть?
В каморке хранились вещи, которые Алевтина со своими помощницами возила на оптовый рынок. Бизнес, а кто же будет себе в ущерб?
Владение каморкой, однако, было абсолютно незаконным. Алевтина понимала, что для соперницы это не секрет. Однако ж и консьержка все-таки могла когда-нибудь появиться, а значит…
Каморка (кладовка) – да, пандус (что за слово?) – нет!
И никакие аргументы Вероники, что, дескать, для консьержки совсем не обязательно держать эти жалкие доски, та и без них прекрасно сможет устроиться в их достаточно вместительном вестибюле, не действовали.
Не исключено, что эта Алевтина еще и отстегивала кое-кому из жилконторы – не случайно же там так настойчиво требовали общего согласия.
Однако и Вероника не думала сдаваться: чем сильней сопротивление, тем активней действовала и она. В этой маленькой, склонной к некоторой полноте женщине жил темперамент бойца. Конечно, и у нее время от времени случались периоды упадка и даже отчаяния, связанные не столько даже с пандусом (вдруг забывала слово и никак не могла вспомнить, как же это называется?), сколько с общей ситуацией. И тогда она не выходила из квартиры, лежала на диване или молча сидела в кресле, тупо уставившись в экран телевизора. Даже и на зов мужа подходила неохотно, превозмогая себя.
Впрочем, длилось это обычно недолго, как-то она с собой справлялась в конце концов, и тогда снова закипала деятельность – мелкий ремонт на кухне или в ванной, перестановка книг на полках или пересадка разросшихся цветов из одних горшков в другие.
Вот и с пандусом она тоже не утрачивала надежды – после некоторой паузы вновь начиналось хождение по инстанциям и жильцам. То у одной квартиры ее видели, то у другой. На разных этажах.
Иногда в обсуждение втягивались соседки (преимущественно) по лестничной площадке, сами собой возникали и другие темы (вплоть до политических).
Осеняло же все эти дебаты неизменно слово «пандус» – все, впрочем, почему-то быстро его забывали (тоже склероз, даже и у молодых), и часто разговор велся буквально на пальцах, как у немых, хотя и понятно, о чем речь.
Пан-дус. Что-то в нем было, цепляющее. Непривычное для уха. Раздражающее.
Слово словом, а дело делом. Можно бы даже сказать, что есть все-таки в мире справедливость (или тяга к равновесию), если бы не связь нашей истории с другой (случайная), таинственной и страшной, а именно со взрывами в Москве. Собственно, она-то (связь) и дала деятельной Веронике дополнительные козыри.
Снова побежала она по жильцам: что вы, дескать, себе думаете, это же элементарно – загрузить неведомо что в эту каморку, и никто ничего не увидит, а только все может случиться, подъезд ведь не охраняется… и т.д. Известно же, что к Алевтине приезжают со всякими непонятными тюками разные личности, нет разве?..
И ведь действительно – помогло: те, кто прежде сомневался или просто не хотел ничего менять кому-то в угоду, сообразили, что каморка и впрямь может оказаться роковой.
Победа была за Вероникой – пандус стал постепенно превращаться из мечты в реальность.
Не далек и весенний погожий день, когда Вероника торжественно скатит коляску с сидящим в ней мужем по пандусу (пружинящий металлический лист под колесами) на улицу, а затем и в парк, где только что подсохла последняя грязь и полезла совсем юная трепетная травка. Покатит она ее по длинной аллее, вдоль белоствольных берез, и муж будет смотреть на пока еще голые деревья, на струящиеся меж серыми ветвями потоки солнечного света, на плывущие пушистые облака, да и сама Вероника будет жадно созерцать всю эту безотчетную роскошь жизни, жмуриться и время от времени отирать тыльной стороной руки краешки глаз, скорей всего, по причине отвычки от слишком яркого солнечного света.
Так, собственно, и будет. И можно бы на этом вполне благополучном финале поставить точку, если бы не странное смятение в Вероникиной душе, даже как будто усилившееся: вроде пандус есть (не только слово) и справедливость есть (приятное заблуждение), и выезжать они стали чаще…
И тем не менее…
То ли слишком много энергии ушло на уговоры соседей и беготню по всяким инстанциям, то ли разуверилась она в человеческой отзывчивости – не по себе ей как-то: ну да, пандус, а что дальше?
Дальше-то что?
Может, дело вовсе и не в нем.
А в чем тогда? (Не во взрывах же.)
Не в слове же – оно и вовсе ни в чем не виновато (от французского pente douce – пологий склон).
Вполне определенного ответа, увы, нет и у нас.
Бывает же так, что человек устремляется к чему-то всею силой своей души, делает все, что может и не может для осуществления своей цели, а почти достигнув или достигнув всецело, падает в изнеможении – и вдруг осознает с горечью, что цель была лишь призраком: и счастливей он не стал, и жить ему не легче, и вообще все не то…
Просто стал он чуть более усталым и нервным, не таким жизнерадостным и энергичным, и вроде не коляска (инвалидная или какая другая) теперь скатывается беспрепятственно по наклонной плоскости, толково устроенной рабочими, а его (ее) собственная жизнь…
Может, и так…
Если человек к чему и стремится, так это к полноте жизни. Чтобы все в ней было и, главное, по высшему разряду, в смысле концентрации чувств и событий, которые только и придают ей подлинную ценность. Все остальное не жизнь, а так, прозябание. К полноте же человек устремлен даже подсознательно, хотя может вовсе не думать об этом. Иные за этой концентрацией бросаются во всякие экстремальные виды жизнедеятельности – на байдарках через пороги ходят, по стремительным горным речкам, скалолазанием увлекаются, на горных лыжах кувыркаются, на автомашинах ездят по трассе так, будто это гонки «Формула-1», за женщинами бегают – в общем, ищут себе острых ощущений…
Вдруг это стало понятно, когда Ю. в очередной раз, однако, после довольно долгого перерыва наступил на осу и та, естественно, его ужалила. Лучше бы он, конечно, этого не делал, поскольку уже пару раз с ним случалось такое, и однажды очень не хорошо, потому что оказалось, что Ю. аллергик, и именно на осиный яд: по всему телу – красные волдыри, глотать невозможно, уши отекли и стали как у чебурашки, в общем, чуть не окочурился. Пришлось даже скорую вызывать, и доктор определил какой-то там шок, что у аллергиков бывает, а коли так, то Ю. теперь в летнее время нужно постоянно иметь при себе лекарства, иначе ненароком можно и в ящик сыграть.
