Книга Унесенные войной - Кристиан Синьол

Все также ожидали новостей после встречи на стадионе «Шарлети», где видные деятели левых сил должны были выступать с речами. Радиостанции работали беспрерывно, короткие выпуски новостей приносили известия каждые полчаса. Когда в тот вечер дверь цеха открылась, секретарь «CTG» улыбался — в Париже Гренельский акт был отклонен.

— Они у нас в руках! — говорил он, ни к кому конкретно не обращаясь. — В этот раз они проиграли.

Жака же раздирали противоречия, но он был, скорее, за продолжение выступлений. Поэтому его новость не расстроила, а даже совсем наоборот. Он понял, что борьба будет долгой, и подумывал на следующий день отправиться восстанавливать силы в горы в Пюльубьер, поскольку он не должен был пребывать на посту постоянно и в ближайшее время манифестаций не предвиделось. Он нашел работу в Тюле по причине близости к любимому селению, хотя в Бриве рынок сбыта был значительно больше. И сегодня Жак был очень рад своему выбору, поскольку бензина больше не оставалось, а три часа на велосипеде, чтобы попасть в Пюльубьер, не пугали его.

Он хранил в памяти воспоминания о плоскогорье, где прошла лучшая часть его детства. И хоть ему и пришлось уступить родителям и поступить в технический лицей, вместо того чтобы заниматься земледелием, сегодня Жак все еще сожалел об этом выборе, хотя солидарность рабочего класса казалась ему более приемлемой и удобной для жизни, чем изоляция крестьян, привязанных к неблагодарной земле высоко в горах, где Рождество всегда было белым, а условия жизни — все такими же суровыми.

Но с недавних пор существовало кое-что еще, притягивавшее Жака наверху: девушка Кристель, которую он столько утешал, потерявшая свою первую любовь прошлым летом. Это произошло очень естественно, так как она часто приходила в их деревню из Сен-Винсена узнать новости, и Жак провожал ее, не в силах оставаться безучастным при виде отчаяния, причиной которого был его собственный брат. Так они сблизились, тем не менее не преодолевая барьер, возведенный между ними недавней раной. Жак решил позволить времени делать свое дело, уверенный, что Кристель однажды забудет Пьера, как теряются в воспоминаниях пейзажи, уже не мелькающие перед глазами. И он будет рядом и никогда никому не расскажет, как плакало его сердце при виде сближения Кристель с его братом, тогда как он сам всегда был влюблен в нее.

Его ноги в то утро не ощущали неровностей долгой дороги, когда он крутил педали среди блестящих от ночной росы деревьев. Жаку казалось, что он остался один в мире, а какое-то гигантское землетрясение уничтожило всех людей. Весна тоже напоминала весны прошлых дет, будто суматоха внизу не имела для этих мест никакого значения, кроме отсутствия машин, к тому же эта неизменность была проявлением некой истинности этого мира, и Жак отчетливо ощущал это. Здесь небо, деревья придавали уличным демонстрациям смехотворный и тщеславный вид. Жак подумал о заводе, о речах, о лозунгах, и ему в голову пришел образ муравейника. Здесь царили тишина и нерушимое спокойствие. Жак всегда знал, что для него дилемма жизни заключалась в следующем выборе: тишина плоскогорья, его суровое одиночество или безостановочное движение мира людей. Сегодня вопрос так и не был решен, во всяком случае окончательно. Каждый раз, когда он поднимался наверх, сладостные тиски сжимали его сердце. Он будто возвращался домой.

Жак прибыл в Пюльубьер ближе к полудню, позавтракал с Одилией и Робером, которым всегда помогал летом в тяжелых полевых работах, а затем поехал в Сен-Винсен, где застал Кристель за мытьем посуды. С тех пор как умерла ее мать, девушка естественным образом заняла ее место. Она работала в доме и магазине, продавала вкусный хлеб, который ночью выпекал ее отец. Он же днем устраивал сиесту. Это был мужчина огромных размеров, в неизменных синих брюках и белой, обсыпанной мукой майке; колосс, который, несмотря на свою изолированность, работу, занимающую все время, понимал, насколько сильно его дочь мечтала о другой жизни. Как, впрочем, и все в деревне, видя по телевизору чудеснейший мир, к которому они не были допущены. Девушки были счастливы найти мужа во время недолгой учебы в городе и никогда не возвращались, или разве что для того, чтобы наспех поцеловать стареющих родителей и быстрее уехать, сбежать, как бегут от призраков, грозящих оставить вас навечно в своих владениях, если вы не проявите достаточную осмотрительность. Этот славный мужчина понимал, что сейчас жизнь спустилась в долины, в городские районы и что в горах она была обречена. И потому он обвинял себя в том, что был вынужден держать дочь возле себя, и с неодобрением относился к визитам Жака.

— Дай мне два года, малышка, — говорил булочник дочери, — затем я что-нибудь придумаю.

Она же точно знала, что Пьер был потерян навсегда, но не могла еще решиться принять другие объятия. Кристель, конечно же, думала об этом с лета прошлого года, но ее решение было определенно отрицательным, слишком болела еще полученная рана. Когда Жак объяснил ей в тот день, что он поднялся на велосипеде, она не могла ему поверить.

— Из Тюля? На велосипеде?

— Да, — убеждал ее он, — у меня закончился бензин.

— У нас тоже, — отвечала девушка, — уже неделю мой отец не делает объездов.

Задумавшись, она спросила:

— А сколько времени у тебя это заняло?

— Чуть меньше трех часов.

Жаку показалось, что что-то засветилось в ее взгляде, нечто — свет или вспышка, — всегда волновавшая его и не появлявшаяся уже много месяцев. Они больше часа разговаривали новым сообщническим тоном, во всяком случае Жаку хотелось в это верить. Он был убежден, что ей нравилось слушать его рассказы о жизни в Тюле, о суматохе, от которой она осталась в стороне здесь, в Сен-Винсене, и что Кристель была благодарна за впечатления, которыми он с ней делился. Когда они расставались, Кристель поцеловала его.

— Спасибо, — сказала она.

И быстро добавила:

— Мне нужно еще немного времени.

— Конечно, — согласился Жак. — Не переживай — я подожду.

Возвращаясь по залитой солнцем дороге, он больше не чувствовал педалей, к тому же спусков сейчас было больше, чем подъемов. Его сопровождала свежая тень, пахнущая прохладой и весенними дождями. Жак напевал, сидя на своем велосипеде, не имея ни малейшего понятия о том, что ждало его внизу. Он собирался вернуться на свое место в строю с начала следующего месяца, но также знал, что за несколько часов стал намного сильнее и эти силы его не покинут.

После того как де Голль, поддержанный наконец проникнувшимися его идеями манифестантами, провел переговоры с Национальной Ассамблеей и объявил о выборах, в июне стали гаснуть пожары, захлестнувшие было всю Францию. 14 июня полиция очистила от манифестантов Одеон и Сорбонну. 17-го возобновил работу «Рено», 20-го — «Пежо» и «Ситроен». 23-го и 29-го выборы спровоцировали напор голлистов, регулировавших беспорядки предыдущих месяцев и проявлявших неподдельное желание организовать стабильную и безопасную жизнь во Франции. Летние каникулы окончательно дестабилизировали протестантов, все еще удивленных тем, насколько они смогли потрясти устои.