Книга Фату-Хива. Возврат к природе - Тур Хейердал

Океан? Разве мог я знать наперед, что безбрежный Тихий океан уменьшится в моих глазах до вполне постижимых размеров, как только кончится война и я уже не буду смотреть на него с палубы могучих авианосцев и крейсеров, одинаково враждующих с волнами и с людьми? Станет отнюдь не таким уж огромным и буйным, когда я увижу его с маленького бальсового плота, послушно пляшущего между волнами в его объятиях и свободно пропускающего воду. Разве мог я знать наперед, что буду чувствовать себя в совершенной безопасности на связанных вместе бальсовых бревнах, какими пользовались мореплаватели древнего Перу, после чего решусь испытать вторую конструкцию древних — камышовую лодку? Лодку, которая, похоже, играла главную роль в Южной Америке. И которой пользовались во всех углах полинезийского треугольника — на острове Пасхи, на Гавайских островах, в Новой Зеландии. И такого же рода лодка была первым судном там, где стояла колыбель культур, — в Месопотамии и в Египте.

Парадоксальный факт: выйдя в плавание на древнейшем в истории человечества мореходном судне, я узнал, как мал на самом деле океан и как велика нависшая над ним по нашей милости угроза. Да, океан неизмеримо меньше, чем нам представляется, он настолько мал, что несколько миллиардов людей, ежедневно сливающих в него свои сверхсовременные отходы, вполне способны погубить, отравить морское сердце нашей планеты.

Достаточно отчалить на бревнах или связках папируса от одного континента и через несколько недель причалить к другому, чтобы уразуметь то, что увидели из космоса астронавты: океан — всего-навсего озеро, его безбрежность — обман зрения. Да, у него нет начала и нет конца, но то же можно сказать о кожуре яблока. Кривая поверхность замыкается на себя. Океан не переливается через край, потому что дожди и реки несут ровно столько влаги, сколько испаряется с его поверхности и возвращается тучами. Миллионы лет он оставался чистым, потому что природа в отличие от современного человека тщательно избегает создавать из атомов вещества, которые морские бактерии и планктон не способны снова обратить на благо жизни. Природа с ее илом, экскрементами, трупами могла бы вечно использовать реки как сточные трубы. Океан с его бесчисленными организмами прилежно фильтровал поступающую в него воду и превращал отходы в новые организмы, продолжающие фильтрацию, чтобы тучи посылали на сушу прозрачную очищенную влагу. Но человек принялся как попало совать свои винты и гайки в безупречно действующий перпетуум-мобиле. Пластики, инсектициды, стиральные порошки и прочие синтетические молекулярные комбинации, которых природа предусмотрительно сторонилась, чтобы не испортить механизм, теперь поступают в океан и накапливаются там. Ежегодно из жилых домов и промышленных предприятий, из городов, пароходов, с полей и лугов в океан стекают миллионы тонн яда. Миллионы тонн, которые не испаряются, не разлагаются, а все копятся и копятся. Когда папирусная лодка «Ра-2» в 1970 году пересекала Атлантический океан, мы каждый день видели проплывающие мимо продукты загрязнения. Пятьдесят семь дней длился наш дрейф, и сорок три из них мы наблюдали комья мазута. В 1947 году на плоту «Кон-Тики» я прошел от Перу до Полинезии в совершенно чистой воде. Тогда не было никакого намека на загрязнения, а ведь мы ежедневно проверяли планктонную сеть, которая тащилась на лине за кормой плота.

…Какая-то точка на горизонте привлекла мое внимание.

— Лив! — закричал я. — Парус!

— Где? Да! Да! Я тоже вижу!

Поднявшись на большую глыбу, мы смотрели на великолепный белый парус, словно приклеенный к горизонту над полчищами беспокойных барашков. Шхуна. Ближе и ближе. Идет из Таити на Фату-Хиву.

Мы спрыгнули на песок и побежали в пещеру. Схватили камеру, мачете и, не теряя времени, помчались по белому пляжу и дальше по черным глыбам застывшей лавы, по камням у подножия круч.

Мы соскочили с последнего камня на траву в ту самую минуту, когда шхуна бросила якорь в солнечной бухте. На опушке уже стояли все те, кто встречал нас в день нашего приезда: Тиоти, Вилли, Пакеекее, Иоане. Они печально улыбались перед разлукой. Да ведь и мы успели к ним привязаться. Нам помогли принести из тайника в лесу тяжелые ящики с камнями и банками и погрузить их в шлюпку. Крепкую, надежную шлюпку.

Как же нам не хотелось уезжать. Не хотелось возвращаться к цивилизации. Но нас влекла сила, которой невозможно было противостоять. Зов муравейника. Мы были вынуждены покинуть Фату-Хиву. Мы не сомневались, и я по сей день не сомневаюсь, что первозданную природу можно обрести лишь в одном месте. В своей собственной душе. Там она сохраняется в неизменном виде. Человек сумел изменить окружающую его среду, изменить одежду. Люди прибегали к татуировке, к деформации черепа, удлинению ушей, перетягивались в поясе, подпиливали зубы, калечили себе ступни, стремясь улучшить свою внешность. Мужчины бреются и стригутся, женщины красят и завивают волосы, красят лицо, наклеивают искусственные ресницы, но под кожей-то все остается по-прежнему. Мы не можем бежать от самих себя. Да и некуда бежать, остается только вместе созидать прочную культуру, гармонирующую с той естественной средой, которая еще сохранилась. Чего уже не найдешь в диком виде, можно разводить. Природа

— будто огонь, что всегда может вновь разгореться, пока есть хоть несколько угольков.

Будущее для молодежи заключается не в бегстве и не в бездеятельном созерцании того, как другие совершают глупости. Надо бороться, рубить щупальца, которые увлекают нас по ложному пути. Бороться против всесильного спрута, которого мы сами взрастили. Укрощать его. Освободиться от вредоносных и лишних щупальцев и заставить спрута послушно следовать за нами, вместо того чтобы покоряться его воле.

Со всех концов света раздаются отчаянные голоса мрачных пророков. Ссылаясь на статистику и данные вычислительных машин, они утверждают, что человечество идет к катастрофе. Противники этих пророков, современные Оле-Лукойе, не менее энергично стараются убаюкать массы. Все в порядке, говорят они. Наука все наладит. Простые люди могут спокойно продолжать таращиться в телевизор.

Все больше молодых людей начинают метаться. Они протестуют, пытаются бежать от действительности. Меняют комфорт на бродяжничество. Прячутся от роскоши за лохмотьями и длинными волосами. Всячески демонстрируют свое презрение к современному миру, уходят от него в наркотики. Мы укоряем их, они укоряют нас. Но мы — родители прошлого, они — родители будущего. У них свежий взгляд, свежая голова, и они пытаются что-то втолковать нам. Втолковать, что мы усложняем жизнь, которую можно организовать намного проще.

Давайте же прислушаемся к ним, раз мы верим в прогресс и в то, что каждое новое поколение умнее предыдущего. Попробуем понять, попробуем найти общий язык с теми, кто неизбежно сменит нас. С теми, кто хочет упростить то, что мы так усложнили. Нам, с нашим опытом, следовало бы понимать, что подлинные ценности не добудешь с помощью войска, не завоюешь с помощью пращи или бомбы, которая способна пятнадцать раз облететь вокруг света и поразить нас заодно с нашими врагами. Подлинные ценности находятся не на земле противника и не в банке. Их не положишь на весы и не увидишь, потому что искать надо позади глаз.