Книга Ковер царя Соломона - Барбара Вайн

Завернувшись в свою шаль и набросив на плечи пальто, она ждала Акселя в выстуженной комнате. Когда скрипачка ждала его так в первый раз, она сразу же включила обогреватель, но теперь Алиса запретила себе не то что готовиться к его приходу и ложиться в постель, а даже снимать пальто. Это было вроде как попыткой обмануть судьбу: если она будет слишком сильно ждать, он точно не придет. Так она и сидела в своих пальто и шали, не способных согреть ее.

Время от времени молодая женщина вставала и прохаживалась туда-сюда. Она попыталась даже заглянуть в чемоданы своего возлюбленного, выдумывая всякие глупости. Например, то, что в тот момент, когда она делает что-то запретное, она совсем не желает прихода Акселя. То есть в те десять минут или полчаса она его совсем не хочет. А если она не будет хотеть, чтобы он пришел, то очень может быть, именно тогда он и придет. Но готова ли она ради этого выдержать его гнев?

Алиса прислушалась. Дом был тих. Вдруг на лестнице раздались шаги. Застыв на месте, скрипачка ждала. Но на втором этаже шаги затихли: пришел или Том, или Джед. Она подумала, что теперь испытывает одинаковые чувства и к первому, и ко второму – дружеское равнодушие. Женщина совершенно одинаково могла бы обнять обоих – разница была лишь в том, что Мюррей был чистюлей, а Джед вечно вонял тухлым мясом. На этом месте своих размышлений она начала истерически хохотать. Стояла в пустой комнате и хохотала сама над собой.

Последнее время Том служил ей жилеткой. Она обнимала его и плакала, точно так же, как обняла бы своего отца, если бы он был именно таким. Алису переполняло чувство вины, из-за которой она еще больше ненавидела флейтиста, но это не мешало ей кидаться к нему в объятия и спать с ним. Если бы ее спросили, она бы ответила, что не испытывает к нему никакого влечения, но, как ни парадоксально, ее чувства к Мюррею были совершенно плотскими: она желала тепла, прикосновения обнимающих рук, просто ощущения живого тела рядом с собой в темноте. Раньше она оправдывалась тем, что у них было много общего, о чем они могли поговорить, чем могли поделиться друг с другом. Но сейчас она совершенно не хотела с ним разговаривать и не желала, чтобы он говорил с ней. Ей хотелось только, чтобы он был рядом.

Чемоданы Джонаса, без сомнения, содержали множество тайн его жизни, его прошлое, его историю, то есть все то, о чем скрипачка не имела ни малейшего понятия. Бывая в его комнате, она часто заглядывалась на портрет Марии Замбако, висящий на стене, и в ее душе поднималась ревность по отношению к этой картине. Ей казалось, что если бы она действительно была похожа на этот портрет, то Аксель полюбил бы ее.

Крышки чемоданов были приглашающе откинуты. Сверху в них лежала свернутая одежда, скрывая манящие Алису секреты. Если она сейчас дотронется до чего-нибудь, хозяин чемоданов может заметить. Он мог нарочно положить все в определенном порядке, как раз для того, чтобы подловить подругу. Например, он мог аккуратно вложить между одеждой и листком бумаги волосок или пушинку, не видимую на белом хлопке.

Женщина прислушалась. В направлении Финчли-роуд прогрохотал поезд. Вещи в чемоданах пахли телом ее любимого, его руками, волосами, его по́том и дыханием. Они неодолимо влекли Алису. Сейчас она была молодой женой из сказки о Синей Бороде, страстно желающей пробраться в запретное место и узнать тайну, пусть и заплатив за это самой дорогой ценой.

Снова наступила тишина. Скрипачка приняла окончательное решение ничего не трогать в этой комнате, уселась на кровать и плотно сцепила руки. Сколько подобных решений она уже приняла за прошедший год, чтобы потом тут же нарушить их? Сначала – вернуться к Майку, потом – не становиться любовницей Тома, ставить музыку превыше всего на свете, не ездить на свидание к Акселю в Кенсингтон…

Она с натугой, словно поворачивая ржавый ключ, отвернулась от чемоданов и уставилась на шкаф, а затем вскочила и, затаив дыхание, распахнула дверцу. Внутри висели кожаная куртка, пара джинсов на проволочной вешалке из прачечной, темный свитер на другой такой же и ярко-белое длинное женское платье, чуть искрящееся в темноте шкафа.

Наряды Алису никогда особенно не интересовали. Она как будто понимала, что не сможет себе позволить такую дорогую одежду ни сейчас, ни в будущем. Но это платье… Оно было настоящим произведением искусства, снежным совершенством, украшенным вышивкой, кружевами и изящными складочками по батистовому полю. Скрипачке вспомнилось ее собственное свадебное платье, куда более простое, хотя тоже белое, со сборками и высокой талией – жалкая попытка скрыть беременность.

Интересно, почему у Акселя в шкафу висит это платье? А вдруг оно предназначено для нее? Алиса смотрела на наряд, не решаясь протянуть руку. Она словно была уверена, что, если дотронется до ткани, на ней останутся отпечатки, пусть даже ее пальцы были абсолютно чистыми. И все же, вдруг это подарок для нее? Она гнала от себя мысли о других женщинах, которые могли бы надевать это платье. Не притрагиваясь, она приблизила к наряду лицо, лаская взглядом батист, и увидела этикетку на белом шнурке, свисающем с длинного кружевного манжета. Это платье никто никогда не надевал. Оно было новым.

Не успела она закрыть шкаф, как заскрипела дверь, и показалась рука хозяина с серебристо-золотым кольцом на пальце. Он вошел.

– Почему ты торчишь тут в холоде? – удивился мужчина.

– Тебя жду.

– Включила бы обогреватель, – он ткнул в кнопку тепловентилятора. – Хорошо, что я скоро уберусь из этого холодильника!

Алису охватил ужас:

– Что ты имеешь в виду? Ты съезжаешь?

– Ну, не прямо сейчас, – улыбнулся ее друг. – По крайней мере не раньше пятницы. Да, думаю, в пятницу я уеду.

Женщина утратила дар речи и молча смотрела, как спираль старомодного электрического обогревателя из серой становится сначала розовой, а потом оранжевой. Нагреваясь, спираль чуть потрескивала. Джонас тяжело опустился на стул напротив нее. Из рукавов его черного пальто торчали кисти рук на тонких запястьях. Они казались скрипачке озябшими, чуть синеватыми, а кольцо свободно болталось на его тонком пальце. Алисе очень захотелось взять его за руку, но она не осмеливалась. Как не решалась и заговорить о том, что услышала. Она онемела от ледяной паники и, казалось, вообще разучилась произносить слова.

Аксель повернулся к обогревателю и принялся греть руки. Постепенно Алиса вновь обрела дар речи.

– Куда же ты поедешь? – спросила она далеким, похожим на шепот голосом.

– Забрать тебя, что ли, с собой? – насмешливо поинтересовался он.

– Ты шутишь? – Голос молодой женщины задрожал.

– Разве ты еще не поняла, что я никогда не говорю того, чего не думаю на самом деле? Я могу, конечно, соврать, но того, в чем я не уверен, я ни за что не скажу.

Это выглядело как откровение. Наконец-то Алиса почувствовала, что она видит вещи именно такими, какие они есть, освободившись от вечных своих подозрений и недоверия: ее любимый всегда смеялся искренне, без издевки, он может действительно любить ее и хотеть, быть хорошим и добрым, несмотря на всю свою эксцентричность. Правда, Аксель как-то говорил, что он – сумасшедший. Что же он тогда имел в виду?