Книга Власть над властью - Юрий Мухин

Несмотря на такие очевидные преимущества, процесс перековки русских крестьян в фермеры, даже с помощью энергичного Столыпина с его льготными кредитами и про­чим, шел очень туго: с 1861 года по 1914, то есть за 53 года, из общин в хутора удалось переселить едва ли 14% кресть­ян. Ну как тут не утверждать городскому мудраку, что наши крестьяне чрезвычайно тупы и не понимают своей выгоды? Он, городской, понимает, а они, сельские, — нет.

Но давайте призовем на помощь фантазию и представим, что мы те самые крестьяне, которые выселились из деревни на свою личную ферму. Прежде всего, прикинем, а какое рас­стояние будет до нашего ближайшего соседа? На один двор, мы считали, в европейской России приходилось 34,4 десяти­ны общих земельных угодий, это площадь квадратного уча­стка со стороной почти 600 м. То есть, до соседей в сред­нем 600 метров. А это значит, что до них не докричишься, а идти к ним даже по хорошей дороге быстрым шагом при­дется 6—8 минут, и без крайней нужды даже летом в сухую погоду к соседу никто не пойдет. А зимой, весной, осенью? А пять месяцев сугробы по пояс и три месяца непролазная грязь! Переселиться на хутор — значит добровольно обречь себя на одиночную камеру в тобой же построенной тюрь­ме! Архангельские мужики говорили, что Столыпин потому не смог их выселить на хутора, что бабы воспротивились: им там не с кем было бы сплетничать. Шутка шуткой, но это такая причина, которой и одной хватит, чтобы не вы­селяться из деревни.

А как же американцы? У американских фермеров несрав­ненно легче работа из-за не сопоставимого с российским климата. Несравненно лучше дороги. У них оставалось сво­бодное время, чтобы вечером проехать верхом 3—4 кило­метра до салуна и там посидеть с приятелями пару часиков за виски и картами.

Но у русских это не принято, и не потому, что они не лю­бят выпить, просто их рабочие дни были заполнены трудом до самого вечера. Даже на молодежных посиделках девчата и парни были заняты какой-нибудь монотонной, оставляю­щей свободной голову работой, а не игрой в карты.

В деревне, где дома стоят друг от друга в 20 метрах, хо­зяйка всегда найдет время забежать на часок к соседке и по­судачить с ней, излить душу, послушать сплетни, одновре­менно не выпуская из поля зрения свой дом и двор, своих детей и свой скот. На хуторе это невозможно.

Но были и чисто экономические соображения. Дело в том, что самые тяжелые, напряженные сельскохозяйствен­ные работы приходились на весну и июль—август. Зимой крестьяне стремились в отхожий промысел, чтобы к копей­кам, заработанным на земле, добавить копейки, заработан­ные извозом или на фабриках. Если на хуторе жил толь­ко один мужчина, ему было сложно бросить хозяйство и уйти на промысел. Другое дело в деревне, там всегда ос­тавались мужчины, которые могли завезти дрова, сено не только себе, но и соседям. В деревне, теряя в производитель­ности труда из-за поездок к участкам и обратно, выигры­вали, получая добавочные доходы от промыслов, да и в це­лом для России было выгоднее, чтобы ее жители работали круглый год. Возникали и другие проблемы: как посылать детей в школу за 5 — 6 километров, кто окажет помощь в случае несчастья и т.д.

Но главное, видимо, не в этом. У нас и сейчас, и в те времена мудраки проповедовали идею частной собственно­сти на землю, не понимая, что для крестьянина земля сама по себе, как товар, ценности не представляет. Ценность, то­вар — это урожай. А земля — один из инструментов, при помощи которого получают урожай. Доход крестьянина, его материальная заинтересованность заложены в урожае, а чья земля, личная или государственная, не важно. Как не важ­но для рабочего, кому принадлежит станок, на котором он точит болты — ему, капиталисту или государству. Если он получает за болт условно 10 рублей, его эта работа инте­ресует, а если всего рубль, то какой толк с того, что станок его личный? Чтобы понять это мудракам типа Черниченко, надо самим поработать.

Образ мысли русского, русская идея состоит в следую­щем: лично тебе может принадлежать только то, что сделано твоими руками. Землю ты не делал, ее создал Бог. Поэтому идея личной собственности на землю для русских была кра­мольной. Да, за годы пропаганды образовался слой русских с западным мышлением, понявших, что хотя земля и Божье творенье, на ней можно неплохо нажиться, понявших, что в землю можно вкладывать не только свой труд, но и день­ги. Такие русские были, но Гражданская война 1918—1920 годов показала, что их было меньшинство.

Из недр русской крестьянской общины выходила и раз­вивалась демократия высшей пробы, настоящая демокра­тия. Но бюрократия с буржуазией при царе и одна побе­дившая бюрократия при коммунистах основательно под­резали ей крылья.

Дерьмократия

В XII—XIV веках оказавшаяся на грани уничтожения Россия пришла к совершенно особенной форме обществен­ной защиты своего государства. На Руси под ударами Орды произошел естественный отбор: те, кто не погиб, кого не угнали в рабство, обрели особое свободолюбие, причем не теоретическое, не декларативное, а практическое, воспитан­ное многими веками непрерывных войн и борьбы за свобо­ду. Ненависть к любому угнетению, к любой форме парази­тирования у россиян в крови.

Особенность этого государства — абсолютно единовла­стный царь, который мог в России все. Единовластие давало царю уникальную свободу служить только своему народу. Не зависимый ни от кого, он никому, кроме своего народа, не должен был служить: ни членам политических партий, избравшим его, ни мафии, давшей деньги на избрание. Царь мог все, но делал по защите народа только то, что без него народ сделать не мог. Остальное делал сам народ, объеди­ненный в общины.

Русская идея демократии состоит в следующем:

верховная власть ни от кого персонально в стране не за­висит, никто не имеет права воздействовать на нее с целью получения собственных выгод;

верховная власть занимается только тем, с чем мир спра­виться не может, и в дела мира не вмешивается;

лично человеку принадлежит только то, что он сделал сам, заслужил у верховной власти или купил на честно за­работанные деньги, все остальное принадлежит обществу;

вести между собой расчеты за труд деньгами — это не по-русски, каждый обязан помогать друг другу, в единой се­мье деньги не нужны;

каждый человек — личность и имеет право на то, что­бы его голос и его мнение выслушали и приняли во вни­мание.

Существуют ли надежные данные, которые подтвердили бы эту особенность русской демократии? Да, и много.

Как ни в одной другой стране, все сословия на Руси были по отношению к царю одинаково бесправны, а следователь­но, находились в равном положении. Бесправие заключа­лось в отсутствии каких-либо прав уклониться от службы России. Все обязаны были служить: дворянин копьем, кре­стьянин сохой, купец мошной. На отношение к себе со сто­роны царя все сословия имели одинаковые права: он обя­зан был всех защитить одинаково.

Сотни лет подряд по соседству с Россией безумствовали мудраки, носясь с парламентаризмом различных окрасок — от турецкого до шведского. Русские, окружив царя плотным кольцом, наблюдали соседнее мудрачество с презрением, а друг за другом с подозрением: не пробует ли кто-то подчи­нить царя своим интересам.