Книга Удар иглы - Илья Стальнов

– А вдруг придет в себя. Наручники же расстегнуть – плевое дело. В общем, еще раз такое увижу – пеняйте на себя.

– Орлы, – усмехнулся завотделением, обводя насмешливым взглядом милиционеров.

Рядом с кроватью больного стояла тумбочка с каким-то аппаратом, щупальца которого тянулись к неподвижному телу, а по экрану ползла зубчатая кривая. Грудь бродяги вздымалась ровно, на лице играл здоровый румянец, В целом выглядел он неплохо, если, конечно, не обращать внимания на такие мелочи, как полная неподвижность и бесчувственность к внешним раздражителям.

Я нагнулся, пощупал пульс больного. Ровный, наполненный. Я уже хотел отойти, как его рука дернулась и впилась мне в запястье с такой силой, что даже с моим кандидатством в мастера спорта по тяжелой атлетике пришлось бы попотеть, чтобы вырваться.

Неживым, глухим, будто доносящимся издалека голосом он произнес:

– Луна… сломает третью печать… Он придет на старое место и откроет… откроет дверь… Ты умрешь… Гризрак.

Я вздрогнул. Он повторил слово, которое недавно пришло мне в голову. Значит, оно вовсе не результат расшалившегося воображения.

Рука бродяги безжизненно упала на простыню, веки дрогнули. По лицу начала расплываться зеленоватая бледность. Завотделением бросился к нему, потом резко ударил по кнопке вызова сестры. Вскоре все закрутилось, замелькали белые халаты. Инъекции, непрямой массаж сердца.

– Пульс сто сорок, слабеет!… Пульс нитевидный, судорога! – кричал завотделением, давя на грудную клетку пациента. Он кинул на меня быстрый взгляд. – Да уйдите вы отсюда! – И опять медсестре:

– Готовьте шприц с адреналином…

Минут через десять завотделением вышел из палаты.

– Будет жить твой душегуб, господин сыщик, – ухмыльнулся он и хлопнул меня по плечу…

* * *

"Селим-паша нетвердой походкой хорошо подвыпившего человека, хотя Аллах и запрещает правоверным мусульманам употреблять спиртное, направлялся к центру города-крепости, – читал я очередную пожелтевшую страницу, – Мы (я шел за ним) миновали Западные ворота, прошли несколько узеньких улочек, где едва-едва могли разминуться два осла с поклажей, и наконец вышли к роскошному палаццо, который был воссоздан в стиле дворцов, некогда принадлежавших венецианским дожам. С трех сторон прекрасное строение оберегали рукотворные пруды и лишь с одной стороны – янычары из личной охраны грехбунчужного паши.

Бросив несколько слов стражникам, Селим-паша важно проследовал в сад и ступил на дорожку, ведущую к увитой плющом и диким виноградом арке. За ней он и скрылся. А мне не оставалось ничего другого, как быстро просеменить мимо усатых здоровяков и исчезнуть в ближайшем проулке.

Теперь только одна мысль владела мной: как проникнуть во дворец, в его внутренние апартаменты. 5 и сам не знаю, почему вдруг загорелся неистовым желанием предостеречь сераскира от убийцы, а затем уговорить его решиться на сдачу крепости без 5оя. Уж очень не хотелось мне видеть поле будущей битвы, усеянное телами убиенных солдат. В душе я все же не был военным человеком, для которого естественным состоянием является желание уничтожить врага. Я полагал, что всякому человеку свойственно искать компромисс, уходить от гибельного противостояния. А раз так, то всегда можно договориться с противником и с помощью мелких уступок выиграть в главном. Потому-то и предполагаля, наивный человек, что мне следует «открыть глаза» трехбунужному, поведать о том, что видел, и попросить рассудить здраво… Однако я даже не мог предположить, то далеко не все живущие под этим небом разделяет мои взгляды. Для некоторых большее значение имел сиюминутный успех, временная удача, реже – и спасение души на веки вечные и заслуженное блаженство не только на небесах, а еще здесь, на грешной земле.

В эту ночь я был хозяином в городе. Днем на здешних улицах не протолкнешься среди простолюдинов, – воинов, купцов, дервишей, имамов, муэдзинов и прочая и прочая, а вот теперь не было ни души. И все же обольщаться мыслью, что я нахожусь в полной безопасности, не приходилось. Время от времени издалека доносилось бряцанье оружия и топот ночных стражников. Стараясь не попадаться им на глаза, я быстро уходил с их дороги. Но однажды все же не уберегся и чуть было не стал жертвой каких-то оборванцев, прятавшихся в развалинах. Приняв меня за женщину, два разбойника понадеялись на легкую добычу, но просчитались. Одного я сбил с ног ударом рукоятки кинжала, а второй, видя недюжинную силу и проворство во владении оружием «женских ручек», испустил душераздирающий крик: «Ля-илля-гу-у!» – и быстро скрылся в каком-то подземном убежище. Естественно, я не стал его преследовать и постарался поскорее уйти подальше от опасного места.

Нападение бродяг вывело меня из душевного равновесия, напомнило, что я играю в опасную игру, ставка в которой моя собственная жизнь. Мое внимание привлек шум поблизости. Вскоре я приметил процессию из двадцати женщин, до смерти напуганных ночной темнотой, не столько идущих, сколько бегущих по направлению к палаццо, куда нужно было и мне. Что-то подтолкнуло меня к ним, и я неожиданно для себя очутился в самом центре женской толпы. И тут только понял, что это те самые милашки, которыми я совсем недавно любовался в банях. Из их разговоров я узнал, что женщины выражают недовольство отсутствием охраны. Одна из самых здравомыслящих пояснила остальным:

– Все защитники ислама сейчас находятся на крепостных стенах. Даже евнухов отправили туда. Говорят, что вот-вот должен начаться страшный бой и неверные пойдут на приступ…

– А если кто-нибудь задумает черное дело и похитит жен и наложниц Превосходительного? Тогда как? – пропищал тонкий язвительный голосок.

– Тогда мы сами сумеем за себя постоять! – храбро молвила старшая из женщин, и в лунном свете молнией сверкнуло лезвие кинжала, которым она устрашающе взмахнула.

Женщины были настолько возбуждены темнотой и собственными страхами, что не обратили на меня ровным счетом никакого внимания. Я уже радовался тому, что с их помощью легко проникну в дом местного военачальника, но тут вмешались стражники, охранявшие вход.

Один из них дважды пересчитал женщин по головам и, пожав плечами, обратился к начальнику стражи:

– Мой господин! В бани отправились двадцать газелей, а сейчас их на одну больше. Как быть?

– Одной больше, одной меньше… – зевнул тот и махнул рукой. – Чем больше газелей у нашего Превосходительного, тем больше ему удовольствий. Пропусти их!

Через несколько минут я уже осваивался на женской половине дома. На меня по-прежнему не обращали внимания, все готовили любимую жену трехбунчужного к ложу любви, а я молчаливо созерцал происходившее. Это не понравилось одной из служанок.

– Эй, дылда? – неожиданно обратилась она ко мне. – Что-то я тебя не припоминаю… Хоть бы здесь сняла покрывало!

Я тонким голоском прогнусавил что-то про свой зарок, данный самом Аллаху, не снимать чадру до тех пор, пока последнего неверного не покарает рука турецкого воина. Этого оказалось достаточно, чтобы успокоить служанку. Она сказала мне: