Книга Запретная земля - Кейт Форсит

— Вот тупицы, — проворчала она.

Дайд не удержался от улыбки.

— Я серьезно, Финн. У меня трудная и опасная жизнь, и к тому же одинокая. Я появляюсь в людских жизнях и ускользаю из них, всегда играя роль, всегда готовый предать их ради моего хозяина. Я — его глаза и уши в стране, вынюхивающие недовольство, разыскивающие предателей, рассказывающие истории, которые он хочет донести до народа. Я не могу доверять никому, кроме своей собственной семьи, но даже в них я иногда сомневаюсь, вот до чего циничным я стал. Тебе это не нужно, Финн. Когда все закончится, ты вернешься домой и будешь охотиться в своих холмах и танцевать с молодыми придворными. А когда станешь чуточку постарше, то влюбишься, выйдешь замуж, родишь детей и будешь жить мирно и счастливо. Это очень хорошие вещи, Финн, не стоит разбрасываться ими ради тяги к приключениям. Она, как виловисп, заманит тебя в опасность и страдания, а в конце концов доведет и до гибели.

В голосе Дайда звучало искреннее чувство. Финн уставилась на него во все глаза, впервые за все время охваченная сомнениями. Но пользуясь представившейся возможностью, которой она ждала, сказала дерзко:

— Так почему ты не бросишь это все, Дайд? Женись, заведи детей и будь счастлив, если тебе этого так хочется.

— Брак не для меня, Финн.

— Но почему?

Выведенный из терпения, он воскликнул:

— Потому что я не могу жениться на девушке, которую люблю, а если я не могу жениться на ней, то ни на ком другом не хочу.

— Но я уверена, что если бы ты сказал ей… Ты мог бы заставить ее влюбиться в тебя, ведь все девушки вечно в тебя влюбляются, Дайд. Почему ты просто не соблазнил ее?

Уголок его губ дернулся вверх.

— Ох, я пытался.

— А она не захотела тебя? Я никогда не думала, что Изабо такая дура!

Он мгновенно заледенел, худые смуглые щеки залила краска. Финн слегка испугалась его сердитого вида, но сказала:

— Я уверена, что если бы ты сказал ей о своих чувствах, Изабо бы..

— Изабо — Ник-Фэйген, а я никто, — рявкнул Дайд. — Что я могу предложить ей: жить на колесах, спать под фургоном и жонглировать апельсинами, чтобы заработать на хлеб? Она уже сказала, что такая жизнь ей не по вкусу.

— Вот дерьмо драконье! Ты не никто, а Телохранитель Ри и его лучший друг, — возмутилась Финн. — Я не понимаю, почему ты не можешь бросить свое ремесло, если тебе так этого хочется. Есть уйма всяких других вещей, которыми можно заняться. И я уверена, что Изабо плевать, есть у тебя фамилия или нет. Мне лично плевать!

— Спасибо, Финн, — саркастически ответил Дайд. — Но дело не только в этом. Изабо хочет быть колдуньей, а ты же знаешь, что они не выходят замуж.

— Но…

— Спасибо за заботу, Финн, но если не возражаешь, давай не будем больше говорить об этом. — Он поправил заткнутый за пояс меч и пошел прочь. Его плечи под синим плащом были неподвижными и напряженными. Финн вздохнула и потянула за кисточки на ушах Гоблин. К огорчению Финн, после этого разговора между ней и Дайдом появилась какая-то неловкость, и, непонятно почему, между ней и Джеем тоже. Вплоть до той ночи, когда они получили письмо от Изабо, отношения у них были лучше некуда, Финн давно забыла и простила Джею тот злосчастный поцелуй в Купальскую ночь и снова чувствовала себя с ним легко и свободно. Возможно, решила она, это произошло потому, что Джей рассказал ей о чувствах Дайда к Изабо, которые циркач явно не хотел делать достоянием гласности.

Финн стала проводить больше времени с Эшлином Волынщиком, поскольку он находил все, что бы она ни делала, правильным и подобающим, и никогда не смотрел на нее с неодобрением, как Брангин, и не молчал грустно, как Джей. Молодой человек вспыхивал от удовольствия каждый раз, когда она останавливалась поболтать с ним, и был единственным, кто не читал ей мораль за игру в карты или курение.

Кроме того, она убедила Диллона давать ей дополнительные уроки воинских искусств и посвящала большую часть досуга этим занятиям. Молодой оруженосец был уже одним из самых искусных и сильных бойцов в свите Ри, и Финн надеялась, что он научит ее каким-нибудь приемам Шрамолицых Воинов, которые перенял у Изолт. Хотя девушка и скучала по Паршивому своего бездомного детства, она чувствовала растущее уважение к тому серьезному и замкнутому человеку, в которого превратился Диллон. Тень заклятого меча, который он носил, сделала из нахального попрошайки, острого на язык и быстрого на драку, человека вдумчивого и неторопливого в каждом слове и движении. Диллон знал, что, обнажив Джойус, он должен будет сражаться до тех пор, пока все его противники не падут замертво, и никогда не пользовался им без крайней необходимости. Когда они с Финн сходились в тренировочном поединке, он дрался учебным деревянным мечом, хотя Джойус всегда находился поблизости.

Наступил канун Самайна, темный и бесшумный, как эльфийская кошка Гоблин. Густой туман опустился на все долины и окутал Киркенни тонкой холодной пеленой. В Лукерсирее сотни зажженных фонарей и костров, звон колоколов и пестрые наряды бросали вызов ночи мертвых. Здесь, в Тирсолере, люди запирались в домах и задергивали занавески. Ночью в Самайн оживали призраки, а повсюду вокруг бродили злые духи, и ни один тирсолерец не отважился бы выйти за дверь.

Лахлан и его свита довольно долго спорили, что же им делать в Самайн. У Лахлана не было никакого желания отвращать от себя только что обретенных союзников, выставляя напоказ свои языческие обычаи, он полагал, что должен уважать разницу между двумя культурами, тем не менее оставаясь верным наследию предков. В конце концов решено было праздновать Самайн так, как это всегда делалось в его юные годы. В главном зале Крепости Киркенни собирались развести огромный костер, вдоль стен развесить цепи с фонарями, вырезать из выдолбленных репок пугающие лица, ухмыляющиеся огненными ртами и глазами, а на столы поставить роскошное угощение. Всех обитателей Киркенни, от лорда до последнего трубочиста, пригласили присоединиться к празднествам, но ни одного не осудили бы за отказ.

К удивлению Лахлана, довольно многие жители Киркенни, несмотря на противную изморось и блуждающих духов, осмелились появиться на празднике, а некоторые даже сделали попытку украсить свою темную одежду последними листьями или бантами из серых лент. Ни один из Серых Плащей не захватил с собой праздничной одежды, но каждый умудрился найти хоть один яркий предмет гардероба, так что главный зал был наполнен движением пестрой толпы. Все музыканты вытащили свои инструменты и играли на публике, впервые с тех пор, как вступили на тирсолерскую землю, и в зале ритмично покачивались ряды и квадраты танцующих. Хотя ни один из тирсолерских гостей не решился присоединиться к ним, многие, похоже, наслаждались зрелищем, а любое осуждение вежливо пресекалось, к огромному изумлению Эльфриды.

— Вот уж не думала, что когда-нибудь увижу музыку и танцы в Тирсолере, — сказала она Изолт, — не говоря уж о том, чтобы хозяин замка притопывал ногой в такт!

— Времена меняются, — отозвалась Изолт.