Книга Миноносец. ГРУ Петра Великого - Константин Радов

– Вспомни, чего не исполнил. Был разговор, чтобы в ландмилицию беглых не брать?! А ты что полковникам пишешь?!

Петр поднимает и встряхивает тощенькую пачку бумаг, трепещущую в его руке, будто от страха. Кто-то серьезно за меня взялся: это оригиналы, не так давно отправленные на юг. Издали вижу, что почерк моего секретаря.

– Я и пишу, чтобы не брали. Только мгновенно остановить людской поток нельзя. Крестьяне бросают или распродают дворы и посевы, прибывают в линейные поселения на одной телеге, с семьями, с малыми детьми. В ноябре месяце, на зиму глядя! Просто взять и завернуть оглобли – перемрут к чертовой матери. Приходится давать временный приют, а чтобы в ожидании владельца или его приказчика даром хлеба не ели – ставить в работу.

– Ловко у тебя выходит: этих на шахты, а с шахт в полки переводишь? Тех – что, указ не касается?!

– Государь, те отрабатывали под землею урочный срок. С позволения и от имени Вашего Величества им обещано после сих трудов причисление к полку, с зачетом в рекруты. Отказать теперь было бы несправедливо, ибо контракты с ними заключены прежде последнего повеления Вашего.

Солдаты внутренней стражи, застывшие у дверей, старательно делают отсутствующие физиогномии. Такой циркус нечасто случается: мало кто смеет спорить с Петром. Надо бы как-нибудь его отвлечь. Ввернуть мимоходом фразу о своей помолвке? Он любит женить и сватать. Нет. Не хочу. Слишком много грязи в его отношении к женщинам. Буду терпеть, пока выговорится и остынет. Впрочем, царский гнев пока что накаляется, а не остывает.

– Значит, повеление исполнять не хочешь – контракты с мужиками тебе важней?! Забыл, что по воинскому закону за неповиновение полагается?

– Артикул двадцать седьмой. Буде офицеру или солдату в Его Величества службе от начальника своего что управить повелено будет, а он того из злости или упрямства не учинит, но тому нарочно и с умыслом противиться будет, оный имеет хотя вышний или нижний, всемерно живота лишен быть. Только сие здесь не к месту, государь, потому как два указа Ваших в противоречие вступают.

– Не притворяйся дитем неразумным. При таком случае исполняют указ, данный позже.

– Lex retro non agit. Указ не может иметь заднего действия, это коренной принцип права.

– Мне на…ть, заднее действие или переднее, – токмо всех крестьян, вписанных в ландмилицию с прошлого октября, изволь кассировать и вернуть владельцам. Коли не учинишь по сказанному, быть тебе без головы!

А вот это он зря. Разбаловался государь с безответными подданными – но я ему не подданный. И уж точно не холоп. Холопа и свободного различить просто. Хамство вышестоящих приводит одного в трепет, другого – в ярость.

Однако на рожон лезть не стоит, лучше смирить страсти и поискать компромисс.

– Обидно мне, Ваше Величество, сносить таковые угрозы за то, что отстаиваю государственный интерес против приватного. Возвращение хотя малого числа людей из ландмилицкой службы в крепостное состояние возымеет самое гибельное действие на боевой дух и состояние войска. Дезертирство умножится: бежать с линии есть куда, границы близко. Отданные владельцам мужики, обученные правильному бою, представят крайнюю опасность при любом бунте. История знает много примеров, когда рабов освобождали, чтобы поставить в строй, – но не принято по миновании надобности обращать их в прежнюю неволю. Если помещики не довольствуются рекрутским зачетом, возможно, стоит обдумать иные способы их удовлетворить, вплоть до денежного возмещения по твердой цене. Готов ассигновать потребную сумму с железоторговой компании, чтобы столь важное дело за безденежьем не стало…

– Нет. Делай, что велено.

Какого черта?! Царь уперся, будто ему меня привести в покорность важнее, чем дело решить. В душе полный corpus delicti по двадцать седьмой статье – как там в артикуле писано: «из злости или упрямства»?! У меня окончательно сорвало клапан:

– Государь! Соблюсти данное людям обещание – вопрос чести. Будучи принужден к его нарушению, я не смогу должным образом командовать теми, коих обманул. Посему мне не остается ничего иного, как просить абшида.

– Вздор! Ежели в армии каждый начнет грозиться, что уйдет, коли приказ не нравится… Изволь исполнять! Или ты мужиков выше государя ставишь?!

Голос – аж стекла дрожат. Гвардейские истуканы у дверей окаменели от страха. Лицо Петра побагровело от прилившей крови, жилы набухли. Ярость исказила черты. Спорить с ним не осмелился бы ни один здравомыслящий человек. Но я к этой категории уже не принадлежал.

– С точки зрения чести слово, данное мужику, так же ненарушимо, как слово, данное государю. Казни меня, если хочешь, – я не могу исполнить сей приказ.

Царь споткнулся на вздохе, будто кулаком под дых получил. Однако исправился. Хмыкнул. Взглянул угрожающе, но уже спокойно и почти весело. «И казню! – стояло в глазах. – Сына не пощадил – думаешь, тебя пожалею?!»

– Арештовать – и в крепость!

Я отдал шпагу своему знакомцу, вбежавшему на монарший зов, и вольной походкой пошел между караульными солдатами. Через полчаса дубовая, окованная железом дверь каземата с грохотом захлопнулась за моею спиной. Через месяц Военная коллегия в полном составе, под председательством генерал-фельдмаршала Меншикова, единогласно и без долгих споров приговорила злодея к смертной казни через отсечение головы.

Но мои злоключения на том не кончились.