Книга Невероятные похождения Алексиса Зорбаса - Никос Казандзакис

Зорбас взял одеяло и ножницы и пошел вдоль берега. Взошла ущербная луна, струя на землю бледный, болезненный и печальный свет.

Сидя в одиночестве у потухшего огня, я думал о словах Зорбаса, выражавших сущность, теплый земной запах и тяжесть человека. Его слова поднимались из глубин его существа, из самого нутра его, сохраняя человеческое тепло. А мои слова были бумажными, спускались из головы, окропленные всего лишь одной каплей крови, и если и обладали какой-нибудь значимостью, то значимостью они были обязаны именно этой капле.

Я лег ничком и стал разгребать жар, когда вдруг появился Зорбас. Он был расстроен, а руки его опущены.

– Только не пугайся, хозяин… – сказал Зорбас.

Я вскочил.

– Монах умер.

– Умер?!

– Он лежал на скале. Луна светила на него. Я стал на колени и принялся стричь ему бороду и остатки усов. Я все стриг и стриг, а он даже не шевельнулся. Тогда я разошелся и стал стричь его налысо. Пол-оки волос настриг, голова у него стала как голыш. Тут на меня смех напал! «Эй, синьор Захарий, – кричу я и расталкиваю его. – Просыпайся! Поглядишь на чудо Богородицы!» Но тот даже не шевельнулся. Толкнул я его снова. Все впустую! Не окочурился ли, думаю, бедняга? Распахнул я ему рясу на груди, положил руку на сердце. Стучит? Ничуть не бывало! Тишина. Остановилась машина.

Рассказывая, Зорбас пришел в настроение. Смерть потрясла его, но вскоре он собрался с духом:

– Что будем делать с ним, хозяин? Давай сожжем его. «Нефть ты принес, нефть ты и обретешь!» Разве не так гласит Евангелие? Вот увидишь: ряса на нем вся засалена, а теперь еще и нефтью пропиталась – загорится, как Иуда в Страстной четверг.

– Делай что хочешь, – недовольно ответил я.

Зорбас призадумался.

– Хлопотное дело, – сказал он наконец. – Очень хлопотное… Если поджечь его, ряса запылает, как факел, но сам-то он немощный, кожа да кости, пеплом станет не скоро. Нет в бедняге жира, чтобы помочь огню… – Он покачал головой. – Если бы Бог был, разве он не предусмотрел бы всего этого и не сотворил бы его толстым, с достаточным количеством жиру, чтобы избавить нас от хлопот? Ты что по этому поводу скажешь?

– Не впутывай меня в это дело. Делай что хочешь, да только побыстрее.

– Вот если бы из всего этого вышло чудо! Чтобы монахи уверовали, будто сам Бог стал парикмахером, постриг его, а затем убил за то, что тот поднял руку на монастырь…

Он снова почесал в голове.

– Чудо, стало быть? Чудо нужно? А ты для чего здесь, Зорбас?!

Ущербная луна уходила уже на закат, касаясь линии между небом и морем. Красно-золотая, словно раскаленная медь.

Я устал и прилег. А когда проснулся на рассвете, увидел, что Зорбас сидит рядом и готовит кофе. Он был очень бледен, глаза его распухли и раскраснелись от бессонницы, но толстые козлиные губы лукаво улыбались.

– Я всю ночь не спал, хозяин. Всю ночь. Работа была.

– Что еще за работа, безбожник?

– Чудо готовил.

Он засмеялся и приложил палец к губам.

– Не скажу! Завтра – открытие подвесной дороги, жеребцы придут освящать, вот тогда и узнаешь про новое чудо Богородицы Мстительницы, велика ее милость!

Зорбас разлил кофе.

– Мне бы настоятелем быть. Держу пари, что, если бы я открыл монастырь, все другие закрылись бы – я бы всю клиентуру забрал. Слез желаете? Небольшая мокрая губка, и все мои иконы рыдают. Грома желаете? Я под алтарем громыхающий механизм поставлю. Привидения? Два доверенных монаха всю ночь будут в простынях по монастырским крышам бегать. А еще готовил бы я хромых, слепых, паралитиков, которые каждый год на праздник ее милости будут прозревать и пускаться в пляс…

Не смейся, хозяин! Был у меня дядя, которому попался как-то умирающий мул – бросили его издыхать в одиночестве. Так вот, дядя мой взял его и каждое утро выгонял пастись, а вечером приводил обратно. «Зачем тебе этот негодный мул, дядюшка Харлампис?» – спрашивали его сельчане. «Это моя кизячная фабрика!» – отвечал дядя. Так вот, хозяин, мой монастырь стал бы фабрикой чудес.

XXV

Канун первого мая навсегда останется в моей памяти. Подвесная дорога была готова, столбы, трос, шкивы красовались в утреннем свете, огромные сосновые бревна были свалены на вершине горы, а рабочие ожидали команды, чтобы подвязать их к тросу и отправить на берег.

Один большой греческий флаг развевался на горе у вершины подвесной дороги, другой – у ее основания, на берегу. Зорбас поставил у барака бочонок вина, а рабочий жарил на вертеле упитанного барашка: после освящения и открытия подвесной дороги гостям предстояло выпить стакан вина, закусить и пожелать предприятию успеха.

Зорбас снял с барака клетку с попугаем и бережно установил ее на высоком камне у первого столба.

– Будто мою супругу вижу, – пробормотал он, нежно глядя на попугая, вынул из кармана горсть арахиса и покормил его.

На Зорбасе была праздничная одежда – белая, расстегнутая на груди рубаха, серый пиджак, зеленые брюки и элегантные туфли на резиновой подошве. Краска уже начала сходить с усов, и он подправил их фаброй.

Зорбас поспешно подошел и поприветствовал старост, как знатный вельможа при встрече со знатными вельможами, объяснив при этом, что такое подвесная дорога, как она обогатит село и как Богородица – велика Ее милость! – просветила Зорбаса создать эту совершенную дорогу.

– Дело это далеко не простое, – говорил Зорбас. – Найти нужный угол – целая наука! Несколько месяцев промучился я, и все зря: разум человеческий не для великих дел, тут нужно озарение Божие. И вот увидела Всемилостивая мучения мои и сжалилась надо мной. «Бедняга Зорбас – хороший человек, добра селу желает, – сказала она, – дай-ка помогу ему!» И тут свершилось чудо!

Зорбас замолчал и трижды перекрестился.

– Чудо свершилось! Однажды ночью явилась мне во сне женщина в черных одеждах. Это была Богородица – велика ее милость! В руке у нее была крохотная, такая вот, подвесная дорога. «Зорбас! – сказала она. – Принесла я тебе с небес проект. Вот, используй этот угол и прими мое благословение!» Сказала она мне так и исчезла. Вскочил я со сна, побежал туда, где проводил испытания, и что же вижу? Веревка была натянута под нужным углом и благоухала ладаном: конечно же, длань Богородицы коснулась ее!

Контоманольос раскрыл было рот, желая что-то спросить, но тут на каменистой тропе появились пятеро монахов верхом на мулах, а еще один торопливо шагал впереди с большим деревянным крестом на плече и что-то кричал. Что он кричал, разобрать было еще невозможно.

Послышалось пение псалмов, монахи махали руками, творя крестное знамение, от камней сыпались искры.