Книга Цветок Америки - Жеральд Мессадье

— От власти не спрячешься, — заметила она вечером, раскладывая по тарелкам печеную рыбу при свете двенадцати свечей.

Но они все-таки старались прятаться.

Франц Эккарт привез с собой книги, среди которых были «Энеида» Вергилия и «Беседы» Сенеки, изданные, естественно, «Мастерской Труа-Кле». Каждое утро после завтрака он до одиннадцати читал и комментировал их сыну, после чего мальчику позволялось делать что угодно. Никто не знал, какое применение находит Жозеф столь тонкой философии: по окончании урока он пропадал на природе. Выходил он без башмаков, в одних облегающих штанах, и чаще всего бежал на пляж купаться. Жоашен научил его плавать, и вскоре он уже добирался до скал в открытом море, где сидел совершенно голым, не зная, что ведет себя точно так же, как некогда его отец в Гольхейме, с той разницей, что у него не было приятелей среди лисиц.

Франц Эккарт следил за ним издали, думая о силе кровных уз.

После полудня, если его не тянуло на пляж, он надевал карибские сандалии из шкуры дикой свиньи и уходил в лес — один или вместе с Жоашеном. Следуя совету Франца Эккарта, он всегда возвращался за час до захода солнца: грязный и исцарапанный, в цветочной пыльце и травяном соку, которые смывал в ручье, прежде чем вывалить на стол собранные сокровища. Странные плоды, растения с необычными цветами, камешки, насекомые… Один из камней размером с орех привел в восторг его бабушку: по сколу можно было узнать кроваво-красный гранат, который походил на глаз дракона, мерцающий из-под полуприкрытых век.

Однажды Жозеф явился вместе с летавшим над его головой серо-синим маленьким попугаем, которого он поймал, просто вытянув руку. Когда птичку посадили на стол на террасе, она не улетела и начала изучать незнакомое пространство, двигаясь по направлению к тарелке с фруктами. Особое внимание попугая привлек банан: Жозеф очистил его и положил перед гостем. Птица склевала половину, оглядывая присутствующих, в том числе и рабов, своими круглыми глазами.

Жанна рассмеялась.

Попугай в точности повторил этот звук. Она была потрясена.

Стелла, туземка по имени Хуанита и еще одна рабыня в изумлении наблюдали за этой сценой.

— Жозеф! — сказал Жозеф птице.

Попугай посмотрел на него и повторил:

— Жозеф!

Это имя ему и оставили. Он летал по дому, исследовал комнаты, а с наступлением ночи сопровождал Жозефа в спальню. Когда Франц Эккарт по утрам звал сына, попугай стремглав бросался к нему.

— Это мой двойник, — говорил Жозеф.

Возможно, он был прав.

В любом случае двойник его обожал; когда он говорил: «Жозеф, поцелуй меня», попугай садился к нему на плечо и начинал тереться головкой о щеку. Между собой рабы назвали Жозефа мальчиком, который очаровывает птиц.

Однажды днем Жанна посмотрела на Жозефа, который отправился на пляж в сопровождении своего попугая.

— Он превратился в индейца, — сказала она.

— Ты все время думаешь о смене личности, — отозвался Франц Эккарт.

Она кивнула:

— Если нам придется возвращаться в Старый Свет, что с ним будет?

Жанна тоже решила исследовать лес, в котором почти поселились Жозеф и Жоашен. Она отказалась от европейской одежды: носила простую полотняную рубаху, служившую одновременно сорочкой и платьем. Обувь Старого Света недолго сопротивлялась грязи, камням и влажности — да и зачем в тропиках шерстяные чулки и туфли с загнутыми носами?

Подобно Францу Эккарту и Жоашену, она носила легкие сандалии.

Остров оказался гораздо более пересеченным, чем казалось на первый взгляд. И совсем неизученным, если не считать побережья. По общему мнению, ни один испанец не бывал в горах, расположенных в центре Эспаньолы. Колумб основал на северо-западе Ла-Навидад, но не отважился углубиться в горы, где укрылись тайно, сигуайо, лукайо и карибы, не желавшие покориться испанскому владычеству. Впрочем, это никого не беспокоило. На берегу-то больших сокровищ не обнаружилось, а уж в горах! Эти язычники скоро подохнут в своих норах.

Франц Эккарт и Жанна тоже не решались заходить далеко. Часовой прогулки было достаточно, чтобы выбиться из сил: в таких условиях встреча с антропофагами не сулила ничего хорошего.

— С вершины этого холма, — сказал Франц Эккарт во время их третьей вылазки, — должно быть, открывается прекрасный вид на остров.

Они стали карабкаться наверх, расчищая себе путь среди цепких лиан и низких ветвей, усыпанных цветами. Через полчаса оба взмокли. Франц Эккарт, задыхаясь, снял влажную рубашку.

Слева от тропинки, по которой они шли, возвышалась скалистая стена с пышной растительностью. Они почти добрались до вершины, и взору их предстала панорама острова.

Внезапно в зарослях прямо над ними что-то затрещало. Они посмотрели вверх и встретили взгляд огромных черных глаз. Жанна замерла от испуга. Франц Эккарт просиял.

— Привет, красотка! — крикнул он.

Это была лошадь.

— Лошадь! — выдохнула Жанна. — Здесь!

Она прошла несколько шагов, отделявших ее от вершины. Воздух был прозрачным. Море светлой лазури, усеянное зеленеющими скалами.

Мгновение спустя лошадь вышла из кустов и по тропинке, известной ей одной, решительно направилась к Францу Эккарту.

Жанна испугалась.

Франц Эккарт встретил лошадь как друга. Он рассмеялся и заговорил с ней. Нельзя было отрицать очевидное: лошадь слушала этого человека. Но на расстоянии.

Франц Эккарт попытался погладить ей морду. Она вскинула голову.

— Кажется, это взбесившаяся лошадь губернатора, — сказала Жанна. — Будь осторожен.

Франц Эккарт по-прежнему разговаривал с ней. Она явно не понимала, что ей говорят. Сцена затягивалась.

Лошадь сделала шаг вперед и положила голову на плечо человеку. Франц Эккарт погладил ее. Она закрыла глаза и стала тереться головой о его плечо. Это была сцена любви.

Потрясенная Жанна вспомнила лиса из Гольхейма. Что же за странная связь существовала между ее спутником и животными?

Франц Эккарт, все так же поглаживая коня, повернулся и залюбовался окружающим пейзажем:

— Правда, красиво?

Он посмотрел на нее, и она пролепетала:

— А… лошадь?

— Тоже красивая, разве нет?

Конь и в самом деле был красив — нервно подрагивающий, с гибкой шеей, изящной головой и высокими ногами в белых чулках. Масть незнакомая: светло-гнедая, можно сказать, золотистая.

Когда они двинулись вниз, лошадь последовала за ними. Спуск был слишком крутым и весь зарос кустами, поэтому Франц Эккарт не решился поехать верхом. Но когда почва выровнялась, он уцепился за ветку и оседлал своего нового друга. Разумеется, это была фигура речи, поскольку конь, не имея ни седла, ни уздечки, подчинялся только голосу. Жанна шла следом, удивленная и одновременно встревоженная.