Книга Калигула - Зигфрид Обермайер

«Так может произойти и со мной, — думал Лепид. — Завтра или даже в ближайшие часы». Как мог, он постарался обезопасить себя. Купил на чужое имя на окраине города дом, чтобы бежать туда в случае малейшей угрозы.

Калигула все свое окружение держал в напряжении, проявляя чудеса перевоплощения. Люди, которым он много месяцев назад цинично предсказывал закат жизни, все еще здравствовали, а те, кто спокойно праздновал с императором, наслаждаясь его расположением, уже превратились в пепел.

Калигула объяснял это по-своему. Так принято у богов! Они не оповещают о своих намерениях, а просто действуют по настроению.

— Фортуна и Юпитер не утруждают себя сообщением о решениях. Я поступаю так же.

Лепид передал эти слова Агриппине. Ее строгое красивое лицо вспыхнуло от гнева:

— Он сумасшедший! Какое-то время я думала, что он играет роль бога, а теперь вижу, что брат действительно себя им считает. Да он почти достоин жалости.

Лепид вскипел:

— Жалеть тирана? Этот человек превратился в палача всех римских патрициев. И он убивает просто по настроению — как это делают боги! Кстати, ты говорила с Ливиллой?

Агриппина кивнула:

— Я осторожно намекнула. С тех пор как она с Сенекой, сестра опасается за него. Калигула ненавидит поэта и ищет повода его уничтожить. Ливилла сказала, что если человек становится настолько опасным, то наша обязанность, пусть он и приходится нам братом, остановить его.

— Смелые слова, — довольно заметил Лепид. — Теперь у Калигулы нет поддержки в семье. Как к этому относится Клавдий? Что ты о нем думаешь?

Агриппина насмешливо скривила рот.

— Добрый дядя Клавдий! Знаешь, что говорила о нем собственная мать? Природа начала его создавать, но, к сожалению, так и не закончила. Если кто-то казался ей ограниченным, бабушка обычно говорила: «Он глупее моего сына Клавдия». Он не представляет опасности, но и помощи от него ждать не приходится. Когда ты станешь императором, отправь его из Рима в загородный дом, и этим окажешь ему величайшую услугу. В сомнительном случае Клавдий, конечно, примет нашу сторону, потому что Калигула унижает его и издевается над ним так, что другой бы давно закололся.

— Значит, все в порядке. Помешать может только одно: если кто-нибудь присоединится к нам в приступе гнева и ненависти, а потом испугается и всех выдаст. Поэтому я не знаю, что лучше: держать круг заговорщиков как можно более тесным, чтобы избежать такой опасности, или расширить его до таких размеров, чтобы у всех появилось ощущение безопасности. Те, кто еще колеблется, тогда скажут: если против него сотни, и я не останусь в стороне.

— И то и другое имеет свои преимущества. Все же будет лучше, если мы посвятим в свои планы не больше дюжины людей, и только таких, кому можем доверять. Надо избегать тех, кто хочет присоединиться к заговору ради денег или должности. Они продадут нас. А я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось, любовь моя.

«Потому что тогда твоим мечтам придет конец», — подумал Лепид, а вслух сказал:

— Нам понадобятся деньги. Основную работу наш Сапожок сделает сам. С каждым приговором, с каждой «шуткой» врагов у него становится все больше. Чем более похожим на бога он себя мнит, тем неосмотрительнее становится. Возможно, однажды он выйдет на улицу без охраны, потому что услышит шепот богов о своем бессмертии. Это совсем упростит нам дело.

Агриппина скептически покачала головой.

— На это лучше не рассчитывать. Ты снова часто бываешь рядом с Калигулой. Посмотри на него повнимательнее: его отличная память и острый язык едва ли пострадали. Он хорошо разбирается в людях, а его постоянное недоверие и подозрительность сделали его сверхосторожным. Было бы большой ошибкой недооценивать моего брата.

Лепид взял Агриппину за руку и посмотрел на кольцо с камнем Германика.

— Если бы императором стал твой отец, нам не пришлось бы теперь ставить на карту свою жизнь, чтобы убрать его невменяемого сына.

— Не думай о том, что могло бы быть, а направь свой взор на то, что будет — что должно случиться! Фортуна не любит тех, кто сомневается и постоянно говорит о прошлом. Боги не в силах изменить настоящее, но будущее, Лепид, будущее находится в наших руках.

20

Для Корнелия Сабина оказалось нелегким делом назначать встречи с Еленой в свободные дни. Проще всего было бы видеться вечерами, когда служба заканчивалась, но она не могла уходить в это время из дома, не возбудив подозрений. Они какое-то время переписывались, пока не определили подходящий день. Встретиться договорились у храма Артемиды, как в первый раз, и Сабин с таким нетерпением ждал этого дня, словно школьник начала вакаций. Но случилось непредвиденное, и трибуну пришлось вспомнить, что в далеком Риме на троне сидит император, чьи воля и безумие добрались до отдаленных провинций.

Легат созвал всех трибунов и сообщил следующее:

— Только что из Рима поступило распоряжение. По приказу нашего императора Гая Юлия Цезаря Августа Германика в Рим должны быть доставлены из перечисленных храмов статуи богов.

Далее следовал список, но никто уже внимательно не слушал.

Старший по рангу трибун попросил слова:

— Извини, легат, если я задам несколько вопросов. Ты считаешь разумным лишать город, дружественный Риму, его святынь? Разве в Риме недостаточно изображений Юпитера или мастеров, которые могли бы их изготовить?

Легат смущенно откашлялся:

— Вопрос о том, считаю я это разумным или нет, не стоит. У императора должны быть причины для подобного приказа, и ни мне, ни вам не пристало обсуждать его решения. Мы получаем приказ принцепса и выполняем его. А мой приказ одиннадцатому легиону звучит так: защищать прибывших из Рима во время выполнения задания. Отвечают за это два наших юных трибуна с двумя центурионами. Остальные всегда должны быть наготове. Это означает, что никто в ближайшие дни не имеет права покидать лагерь. Все!

Это было тяжелым ударом. Сабин послал своего слугу Лариния за вином, запер дверь и пил, проклиная императора с его безумными приказами. Он опустошил почти весь кувшин, когда в голову пришло, что надо известить о сложившемся положении Елену.

— Приказ из Рима, любимая! Ничего нельзя поделать. Я в отчаянии, несчастен и зол…

Хоть она и женщина, но должна понимать, что военный приказ не исполнить нельзя. Но он не мог понять! Какое отношение имели к нему статуи Зевса? Почему он с мечом в руках должен был потворствовать этому святотатству? «Потому что ты трибун одиннадцатого легиона, Корнелий Сабин», — ответил он сам себе.

Надо было взять себя в руки! Строптивых трибунов тоже наказывали. Он мог навредить себе.

Задача перед ними стояла и правда неприятная. Слухи о намерениях императора быстро распространились по всему Эфесу, и люди начали волноваться. Открыто никто не сопротивлялся, это было бы опасно, а только исподтишка выражали недовольство, и очень сильное.