Книга Стоять до последнего - Георгий Свиридов

Григорий мысленно корил себя за робость, за то, что не взял девушку под руку, а теперь момент упущен. Луна стояла высоко и заливала всю округу бледным серебристым светом, отчего дома, деревья и подтаявший снег на улице казались какими-то неестественными, таинственными. То там, то здесь в темных домах теплыми квадратами вырисовывались освещенные окна.

— Скоро? — спросил Кульга.

— Сейчас, немного осталось.

— А вы знаете, где они живут?

— Нет, просто улица знакома, — ответила Мингашева. — Какой там номер?

Кульга назвал номер дома. Он запомнил номер и потому даже не вынул из кармана письмо. Во дворе женщина снимала с веревки замерзшее белье.

— Эй, хозяйка! — окликнул ее Кульга. — Марфа Харитоновна здесь живет?

— Здесь, — ответила женщина, поворачиваясь к Кульге и Мингашевой.

— Тогда принимайте гостей! — уверенно сказал Кульга, шагая к дому.

— Проходите, проходите! Только Марфы Харитоновны-то еще нет, она не пришла с завода, — сказала женщина, пристально вглядываясь в незнакомых людей.

— А скоро она придет? — спросила Галия.

— Да вот давно должна быть, а что-то задержалась… Работа у нее такая, — женщина подошла ближе.

— Вы Лиза… Простите, Лизавета Миклашевская? — спросил Кульга.

— Да, Миклашевская… А вы, собственно, кто будете?

— Товарищ вашего мужа…

— Кульга? — выдохнула сдавленным голосом Лизавета. — Неужели вы?

— Он самый! — улыбнулся Григорий.

— Мне о вас много рассказывал Игорь… Что ж мы тут стоим?.. Проходите, проходите. Мы ждали вас дней через пять, не раньше, Федор, сын хозяйки, в письме сообщил… Вот радость какая!

— Давайте я вам белье собрать помогу, — предложила Мингашева.

— Да никуда оно не денется, идемте в дом… Вы прямо с поезда?

— Почти с поезда, — ответил Кульга, входя в сени.

В комнате, куда они вошли, было тепло, светло и по-домашнему уютно. Лизавета уложила хрустящее белье на стол, застланный клеенкой. Запахло свежестью и прохладой.

Григорий положил плотный сверток на стул, что стоял у стола. Трехлетний малыш, игравший на кушетке с полосатой кошкой, удивленно смотрел крупными темными глазами на незнакомых людей.

— Какой хороший мальчуган! — Галия присела около мальчика. — Как тебя звать?

— Андрей! — солидно ответил тот.

— Какое у тебя хорошее имя!

— Ты чей? — Кульга наклонился к малышу. — Папин или мамин?

— Папин. — Андрей соскочил с кушетки, подбежал к комоду и показал на фотографию, которая стояла возле небольшого зеркала: — Это мой папа! Смотри, дядя!

Григорий сразу узнал Игоря Миклашевского. Тот был сфотографирован в армейской шапке-ушанке и без шинели. Кульга с радостью отметил боевую награду товарища — на груди у Игоря сиял орден Красной Звезды.

Кульга подошел к комоду, взял фотокарточку в руки. Еще находясь в осажденном Ленинграде, Григорий от товарищей узнал, что Игорь награжден орденом. Встретиться им не довелось, хотя и находились рядом.

Игорь смотрел с фотокарточки и чуть улыбался, как бы спрашивая: «Как дела, старшина?» «Порядок в танковых войсках!» — мысленно ответил Кульга, перевернул карточку, прочел надпись и дату: «…декабрь 1941 года, Москва». Кульга удивился: Москва? Почему Москва, если Миклашевский служит в Ленинграде? Пэвэошники, кажется, более привязаны к месту, чем танкисты, а вот, выходит, и они перемещаются. Кульга еще раз пробежал взглядом по дате — декабрь. А сейчас конец апреля. Почти полгода прошло.

Здесь же, на комоде, стояли и другие фотокарточки. На одной Игорь снят в боксерских перчатках. На ней Миклашевский выглядел молодым, почти мальчишкой. «Наверно, еще до армии фотографировался, — подумал Кульга. — Пижон!» И тут взгляд танкиста остановился на любительском снимке, там была запечатлена группа спортсменов в тренировочных костюмах. Григорий взял фото. Родным и далеким повеяло от глянцевой бумаги. Вспомнился теплый майский день, когда после тренировки высыпали во двор… Григорий смотрел на себя, стоявшего во втором ряду, позади тренера Анатолия Генриховича Зомберга. Вокруг свои ребята, члены сборной команды Ленинградского военного округа: Игнатов Костя, Ашот Васказян, Володя Чернов…

На кухне шкворчало и шипело, доносился запах жареной картошки и мясных консервов. Лизавета спешно готовила ужин. А Кульга стоял у комода и мысленно уносился в прошлый год, когда еще не было войны.

С тех пор прошла целая вечность! На фотографии — веселые, беспечные, уверенные парни… Вот Костя Игнатов зубы скалит, и в глазах чертики прыгают. Он тогда какую-то шутку сказал, что-то насчет старого мужа и молодой неверной жены. Смешная какая-то история. Так и запечатлели его на снимке. А Кости уже нет в живых. Погиб под Стрельной, когда пошли в контратаку. И Володи Чернова тоже нет. Пропал без вести. Говорят, что он отходил последним, когда под Лугой фронт прорвали, все грозился вынести, если, мол, кого ранят. А вот свалила пуля или осколок именно его. Ночь была темная, его-то никто и не подобрал… Ашот Васказян — ранен. Его в шутку называли «Ашот Васказян — самый хитрый из армян». А вот войну не перехитрил, раздробило ему ступню…

В комнату вошла Лизавета, неся сковородку с жареной картошкой. Кульга, не выпуская из рук фотографии, произнес:

— Вот смотрю, вспоминаю. Игорь тогда ждал вашего приезда, все говорил, что жена с сыном прибудут в начале июля. И никому в голову не приходило, что живем последние мирные дни. — Кульга сделал паузу и, как о самом обычном, спросил: — Что Игорь пишет? Какие у него новости?

Лизавета поставила на подставку дымящуюся сковородку, не выпуская из рук кухонной тряпки, несколько секунд молча глядела испытующим взглядом на Григория. За эти несколько секунд Кульга успел заметить, что эта молодая женщина потускнела и осунулась, что ее гложет какое-то невысказанное горе, которое она носит в себе.

Не говоря ни слова, Лизавета подошла к комоду, вынула из своей сумочки помятое письмо и протянула его Григорию. И тут она не выдержала, слезы сами появились в глазах, и она вытирала их тыльной стороной ладони.

— Вот, соседка написала… Как ей не верить?.. И тут она зарыдала. Тихо и глухо, беспомощно прижимая руки к груди.

— А от самого, от Игоря, есть известия?

— Как написал, что едет на фронт, так и все… Ни одного письма… И еще Игорь сообщил мне, что его на какую-то там учебу, вроде командирскую, в Москву вызвали. А потом это письмо…

— Брешет она или обозналась, — Кульга говорил уверенно, как будто бы он знал наверняка, что именно так и обстоит дело.

— В часть написали запрос? — спросила Галия, усаживаясь рядом с Лизаветой.

— Какой запрос? — Лизавета продолжала всхлипывать.

— Самый настоящий. Где письма от мужа?