Книга Железный тюльпан - Елена Благова

Когда я спускалась в лифте вниз, у меня в голове билось лишь одно: я классно стреляю и попадаю в пятачок поросенка с тридцати шагов. С тридцати. С тридцати.

Когда они уже мчались по Садовому, Алла глянула на Беловолка, сидящего за рулем, строго и сурово, как владыка на подданного.

— Ну, что еще?.. Забыла дома что?.. Теперь уже поздно, девочка.

— Заедем в Рязанский переулок. Я забегу на две минуты в один дом. Мне… нужно.

Беловолк, не отрывая прищура от дороги, усмехнулся.

— Бывший хахаль, что ль, там какой живет?.. На Любин триумф пригласить хочешь?..

— Да, представь себе, ты догадался. Хочу напугать человека. Шутка ли, сама Башкирцева, к нему в занюханную комнатенку, и с контрамаркой в руках на свой вечер. В штаны можно наложить от счастья. Я люблю сюрпризы, Юра.

— Будь по-твоему.

Покруглив в машине около трех вокзалов, обогнув Казанский, они нырнули в тихий Рязанский переулок.

— Останови здесь. Я быстро.

— Я потакаю твоим капризам, а этого делать нельзя.

Алла выскочила из машины. Пошла к дому, не оборачиваясь. Беловолк, опустив ветровое стекло, курил, ссыпая пепел из окна машины на теплый асфальт. Первое апреля. Все шутят и разыгрывают друг друга. Солнечный день. В Москве пахнет разогретым камнем и тополиной смолкой.

Они обнялись так крепко, что, казалось, еще миг — и они раздавят друг друга, хрустнут, ломаясь, их ребра.

— Ты… ты…

Нет ничего, кроме «ты». Все слова кончились.

— Ты… придешь?..

— Как я могу не прийти?..

— Он… тоже придет. Я выстрелю в него.

— Не сходи с ума, Алла. Не глупи. Не надо стрелять. Дура. Курица моя. Я отберу у тебя пистолет. Ты ведь не умеешь стрелять.

Опять объятие. Опять губы, накладывающиеся на губы, и задыханье — от невозможности перелить свою жизнь в другого.

— Я не выдержу. Меня загнали. Все, Канат. Все. Надо кончать со всей этой историей.

— Вся история только начинается, Алла. Мы же встретились с тобой. Это наше начало. Все остальное — гиль и чепуха.

Она смотрела на его темное, раскосое лицо, на лоб в царапинах морщин, в смоляной огонь узких глаз, полных любви.

— Даже если меня посадят в тюрьму?..

— Не посадят. Тебя оправдают. А если посадят — я сяду вместе с тобой. Ведь это я виновник всего. Я один виноват во всем. Ты разве не поняла?..

Она стояла, тесно прижавшись к нему, слыша, как гулко колотится его сердце под старой сэконд-хэндовской американской рубахой. Ее руки лежали у него на плечах. Осторожно она погладила невесомыми пальцами его широкую азиатскую скулу.

— Нет.

— Это я придумал сделать Тюльпан. Это я, в конце концов, заставил Цырена его выковать. По своему рисунку. Это я задумал убить им свою жену. Зло рождает зло, Алла. Понимаешь, из зла вырастает зло. Как цветок — из семени. Я задумал сделать зло, и вот оно покатилось по миру, заиграло. И все вовлеклись в его круг. Я один виноват. Если наказывать и сажать в тюрьму, то одного меня.

Она припала головой к его груди. Вдохнула запах масляной краски, пинена, скипидара. Она уже накупила ему масляных красок и холстов. На это у нее ума хватило. Первая заповедь художника: художник, рисуй.

— Мне показалось, однажды на улице, на перекрестке, я видел свою жену. Я испугался. Убежал. Я не хочу больше видеть ее. Я люблю тебя.

— Меня нельзя любить. Все кончено со мной. Приходи сегодня на концерт. Послушаешь, как я пою.

Она с трудом оторвалась от него. Достала из кармана, всунула ему в руку контрамарку. Не оглядываясь, пошла к двери. Проходя мимо Медузы Горгоны, мазнула ее пальцами по гипсовому лицу.

Когда они с Беловолком, развернувшись в Рязанском переулке, проезжали мимо «Парадиза», Алла заметила у входа в ресторан двух девочек. Девочки как девочки, лет по одиннадцать-двенадцать, обычные девочки, если бы не… Она наметанным взглядом схватила все сразу. Высокие каблуки (туфли, видимо, у матерей из шкафов стащили). Причесочки «под взрослых». Неумело, вызывающе-ярко намазюканные губы (чтоб, как фонари, было видно издалека). Юбочки до предела коротки — попки наружу, как у фигуристок. Нет, не в этом было дело. Мало ли какой прикид тинейджеры на себя сейчас пялят! От девочек исходил внятный, хорошо знакомый Алле душок порока: купи-продай, поедем с тобой, дяденька, куда, к тебе или ко мне?.. лучше к тебе, мы и вдвоем можем, с подругой… это будет ненамного дороже…

Маленькие шлюхи. Алла, это же маленькие шлюшки. Твои сестрички. Тебе крупно повезло. Давай.

Она сделала Беловолку знак: остановись. Он непонимающе вытаращился на нее, но притормозил машину. Алла подбежала к девчонкам, вызывающе зырящим направо-налево, старательно ловящим «мужчинку», желательно — бизнесмена, крупного тунца, а не командировочного с жалкой парой сотен рублей в дырявом кармане. Богатенькие клюют на них, таких совсем еще маленьких. Богатенькие любят сладкое. Клубничку. Нежное мясцо молоденьких устриц. Особенно если их сбрызнуть лимонным соком.

Девочки уставились на незнакомую красивую женщину, подбежавшую к ним, задыхаясь. Одна из девчонок наконец узнала ее. Крашеная губка отвисла в изумленном вздохе.

— О-е-о-о-о-о!.. твою ж мать… Лиззи, так это ж Люба Башкирцева, не соврать… Она!..

— Ой, здравствуйте, Люба! — Вторая девчонка, с обесцвеченными белыми патлами, что трепал апрельский теплый ветер, прижала тоненькие пальчики ко рту. — Какая прелесть!.. А что это вы тут делаете?.. А мы вот…

Вторая смущалась больше. Первая выглядела понаглее.

— А мы вот тут воздухом дышим! Местечко бойкое! Интересно тут! — Она оглядывалась вокруг, пытаясь, несмотря на то, что к ним подошла сама Башкирцева, не упустить добычу: а вдруг как раз в это время на них с подругой и клюнут.

— Девочки, — выдохнула Алла, и ее горло сдавило внезапной судорогой жалости. — Девочки, у меня к вам просьба. У меня сегодня большой концерт в Колонном зале. Если меня убьют, вот… Передай это, отнеси это по адресу… там указано…

Она толкнула в руку первой, с жирно накрашенными губками, бумажку — записку с адресом. Девчонка оторопело сжала записку в худеньких пальцах.

— Как это вас убьют?.. Вы что это?.. На вас что, покушение готовится?.. А, до чего интересно-о-о!.. — Ей все было интересно. — А вы отстреляйтесь!..

— Боюсь, не успею, профессионалы будут работать.

— А как мы узнаем?.. ах да, по телику… А если не убьют?..

— Если не убьют, — улыбнулась Алла, — порвите и выкиньте. Вы все равно не знаете этого человека, которому записка. И никогда не узнаете.

Она повернулась и побежала к машине. Беловолк уже нервно гугукал сигналом, нетерпеливо призывая Аллу: пора ехать, опоздаем, зачем тебе эти уличные шалавы, этот люмпен, людское отребье. С причудами звезда у меня. Ну, из низов вышла, к низам все равно и тянет.