Книга Маги и мошенники - Елена Долгова

Дальнейшее произошло мгновенно. Клаус Бретон выронил клинок, его сбили с ног и стащили со ступеней. Солдаты окружили пленника, нанося удары плашмя, ногами и рукоятями мечей, метя в грудь, голову, лицо.

– Мы с ним посчитаемся за беднягу Морица Беро…

– Полегче, парни, вы так убьете мой денежный приз! – запоздало заорал Лохнер.

Раздраженные сопротивлением, оцарапанные, в побитых доспехах, опаленные огнем и полуослепленные дымом солдаты – гвардейцы и наемники вперемешку – не обращали на крики сребролюбивого капитана Кунца ни малейшего внимания. Скорее всего, Бретона насмерть забили бы на ступенях ратуши, если бы его отчасти не защитил кольчужный доспех. Кто-то без оружия ворвался в круг рассвирепевших людей – это был Адальберт Россенхель.

– Погодите! Не трогайте его!

Хрониста грубо бросили на камни мостовой. Он вскочил и вновь попытался встать между разъяренными солдатами и избитым Клаусом.

– Остановитесь! Он больше не опасен, а вы не люди, вы хуже зверей.

– А ты кто такой? – мрачно поинтересовался плотный и высокий чернобородый наемник.

– Не лезь не в свое дело, Лакомка, – ответил за Адальберта вовремя подоспевший Хайни Ладер. – это еще один гость нашего императора.

Чернобородый угрюмо стушевался:

– Хорошие гости – сначала ведьма, потом ученый осел. Пусть все они провалятся в задницу дьявола.

Клаус не двигался. Капитан Лохнер пробился вперед, склонился над пленником, тронул его за руку.

– Жив. Стащите с парня кольчугу.

Приказание бросились выполнять сразу двое гвардейцев. Клаус Бретон с трудом поднялся, щеку его украшал приличных размеров, быстро отекающий синяк, кровь из рассеченной брови заливала лоб и висок.

– Поздравляю, капитан. У тебя оказались хорошие помощники – старательные, иначе ты бы остался лежать на лестнице.

– Не очень-то заносись, убийца и еретик. Радуйся, твой клинок я оставлю себе на память, ты разозлил меня своим упрямством.

Лохнер помедлил, прикидывая, не ударить ли напоследок строптивого пленника, но потом равнодушно махнул рукой.

– Мое дело маленькое – взять, доставить и получить серебро. Скрутите его, ребята.

Адальберт Хронист проводил взглядом уводимого солдатами ересиарха. Хворост под стенами ратуши догорел и рассыпался грудой багровых углей. Выбитые окна зияли пустыми провалами. Привратницкая совершенно сгорела, на ее месте громоздились еще горячие, дымящиеся, бесформенные развалины.

– И это – финал? Но что я теперь могу поделать?

Вольф-Адальберт Россенхель растерянно трогал искристое каменное кольцо на указательном пальце…

Глава XXIVИскушение Клауса Бретона

Адальберт Хронист.

Я, Адальберт Хронист, принявший имя Вольфа Россенхеля, продолжаю записывать свой рассказ, чтобы ничего из странных и удивительных событий, свидетелем и участником которых я стал, не ускользнуло ненароком из памяти моей.

Я покрываю строчками свой пергамент, которому, увы, уже не суждено стать волшебным гримуаром – мешает треклятое кольцо. Признаться, как только Людвиг и капитан Кунц перестали обращать на меня пристальное внимание, я попытался избавиться от этого талисмана – бесполезно. Обруч перстня сжался, словно бы сократился в диаметре, он не пропускает сустав. Наверное, я бы сумел стащить кольцо, если бы отсек палец самому себе, но эта радикальная мера не прельщала меня. Перстень все-таки давал некоторое преимущество – как только его водворили на мой палец, меня перестали стеречь, словно только что пойманного струса; я мог относительно свободно разгуливать, где захочу, оставаясь в гуще событий и наблюдая.

Толосса пылала. Дома рушились, раскалываясь от нестерпимого жара пополам. Колодцы пересохли, воды не было, да никто и не пытался тушить пожар. Кровь, пролитая на ступени ратуши, ссохлась коркой, напоминая опаленную полуденным солнцем грязь, кровля рухнула наполовину, башня с водяными часами покосилась.

Форт, хоть и держался чуть подольше, находился едва ли в лучшем состоянии, клубы дыма мешали его рассмотреть, но я видел сам, как чудом было уцелевший стяг с золотым соколом Империи вспыхнул, подожженный вихрем искр, которые широко разбрасывал ветер. Края полотнища занялись огнем и через минуту вместо гордого штандарта Церена на шпиле крепости болталась жалкая обгорелая тряпка.

Жар огня и ужас резни гнали уцелевших жителей из города, переполненные лодки медленно плыли через залив. Насыпь кое-как восстановили, но она сделалась узкой, словно тропинка в горах. По ненадежному перешейку брела вереница убитых горем людей. Говорят, на побережье их грабили, а то и убивали наемные солдаты Гагена – в пехоту тогда спешно вербовали всякий сброд. Не знаю, я не видел, хотя страх, напряжение трагедии и круглосуточный треск огня позволяли поверить во что угодно.

Я ходил свободно, где хотел, вернее, почти свободно – Хайни Ладер, отличившийся лазутчик Гагена, следовал за мною словно пришитый. Он более не лез в драку и держался с почти подобострастной вежливостью, скорее всего, его приставили беречь меня от неприятностей. На берегу, в толпе оборванных, голодных и отчаявшихся граждан Толоссы я отыскал кира Антисфена. Ученый румиец не унывал. Он где-то отыскал чужой полурастрепанный том in-quarto, открыл чудом уцелевшую чернильницу, и, устроив это хозяйство на плоской поверхности большого куска гранита, начал новую рукопись. Помню, она называлась «История мятежа Клауса Бретона». В ответ на мои расспросы румиец, сверкнув яркими умными глазами, ответил коротко:

– Империи не умирают. Они живут в книгах и в памяти людей.

Я согласился, не желая противоречием мешать ученому книжнику. В лагере победителей, неподалеку от палатки фон Фирхофа, мне повстречалась женщина. Ее высокая фигура и иссиня-черные волосы показались знакомыми. Дама держалась с самоуверенностью выскочки и была роскошно одета – в отороченный мехом малиновый шелк и плащ нежно-голубого цвета. Изобилие украшений на ней производило впечатление как общей стоимостью, так и весом. Я заинтересовался, мне захотелось подобраться поближе – спесивой красавицей оказалась ведьма Магдалена. Пришлось вежливо выразить удивление ее нынешним возвышением.

– Мой император умеет ценить мудрость по заслугам. Я теперь баронесса Тинок – как ни в чем ни бывало заявила она.

Я тут же нахально напомнил зазнайке о ее ведьмовском прошлом. Чернавка лукаво закатила косые глаза:

– Считала тебя сначала мерзавцем, потом покойником, и, в конце концов – умным человеком. А теперь вижу, что ты глуп как младенец. Не было никакого колдовства, а я – несчастная жертва навета. Наш любимый государь, оправдывая и возвышая меня, борется с суевериями, которыми облыжно угнетают женщин!

Чертовка повернулась и, плавно виляя бедрами, двинулась прочь, следом за ней, на серебряной цепочке, семенила крошечная, похожая на миниатюрного льва сучонка.