Книга Мертвый остров - Николай Свечин

– Значит, не врет? – равнодушно поинтересовался начальник округа.

– Чтобы знать это точно, я должен понаблюдать вашего камердинера. На больничной койке!

– Ладно, забирайте. Я все равно уезжаю на несколько дней…

Доктор ушел и увел зашибленного немца с собой. А Лыков вызвал Фельдмана.

– Степан Алексеевич! Вы опять остаетесь за начальника. Я через час уезжаю. Надо проверить, как идет строительство дороги.

– Отчего такая спешка? – удивился коллежский регистратор. – Хоть до утра обождите!

– Некогда. В мое отсутствие должен прибыть новый батальонный командир барон Таубе. Он, конечно, гость наших военных, но и наш тоже. Развлеките его до моего возвращения. На леднике лежат три осетра, одного можете скормить барону.

– Слушаюсь.

– Срочные бумаги есть?

– Отношение к начальнику острова по поводу нехватки зимних бродней и ходатайство о назначении увольняемого рядового Огурцова смотрителем в Могун-Котан.

– Почему не в Дубки?

– Там, Алексей Николаич, место трудное. Пристанодержательство и картежная игра, а также краденое скупают. Огурцов не справится. Вот к осени выйдет срок у поселенца Лядова, он человек твердый. Я буду вам его рекомендовать.

– Хорошо. Давайте, я подпишу.

Лыков подмахнул бумаги, простился с Фельдманом и стал собираться. Оружие «садовники» ему вернули, только вынули патроны. Ну, этого добра у Лыкова было много… Он зарядился, рассовал по карманам двадцать револьверных зарядов и сунул в подсумок сорок винтовочных. На всех гадов хватит!

Вскоре в дорожном тарантасе под охраной казаков Алексей уехал из Корсаковска. За Третьей Падью он выпрыгнул на ходу и лесом пошел обратно. Тарантас отправился дальше. Казак Ванин должен был вернуться на нем через три дня, а пока где-нибудь спрятаться… Младшему уряднику Агафонову выпало более трудное поручение. Он во весь опор полетел по тракту в Тихменевск. Агафонов вез лейтенанту Налимову в залив Терпения записку с одной фразой: «На всех парусах идти в бухту Буссе и задержать там шхуну «Окаги-мару».

Домик Инцовой стоял в самом конце Михайловской улицы. Место было удобное: и не парадное, и не проходное. По соседству квартировал один из двух гарнизонных поручиков, тихий и непьющий. Два других дома пустовали. Лазарет с аптекой – местом службы акушерки – находился в ста саженях, возле тюрьмы.

Лыков прокрался со стороны Брусничных гор. Уже стемнело. В слободе пьяные голоса орали: «Был тогда я помоложе и пофорсистее на взгляд!» Вдалеке, на площади, тускло горел одинокий фонарь. Кто-то возвращался оттуда, куря папиросу. Алексей затаился. Мимо прошел поручик. На пороге его встретил денщик, снял с офицера шинель и долго чистил ее у крыльца. Наконец и он скрылся в доме. Выждав минуту, Лыков перебежал улицу и припал к окну акушеркиной квартиры. Занавесок Клавдия Провна не держала, и все было хорошо видно. Инцова в домашнем капоте, простоволосая, читала при свече книгу. Ее вид был еще более безыскусным, нежели днем… Лицо, и без того заурядное, выражало одну лишь усталость. Особую усталость, не от тяжелого дня, а от жизни вообще. Или сыщику это только казалось? Он минут пять подглядывал за акушеркой. Вот ведь хороший человек. Фельдман рассказывал, что каторжный народ на нее буквально молится. Начальство считает Инцову дурой, а люди – святой. Отстояв десять часов в аптеке, она берет саквояж и обходит всех беременных и рожениц в округе. В любую погоду, в любое время года. Вот и добегалась до чахотки…

Лыкову стало жаль эту женщину. И при этом он ее осуждал. В жертве Клавдии Провны ему виделось что-то показное, демонстративное. Что-то уже почти позерское. Ведь можно и людям помогать, и самой жить! Но она сжигала себя всерьез, вполне целенаправленно. И совершенно не интересовалась, что думают об этом окружающие.

Теперь Алексею предстяло втянуть Инцову в опасные мужские игры. Не хотелось ему этого! Но деваться некуда. В маленьком Корсаковске чуть более тысячи жителей, если считать с тюрьмой. И никому больше довериться нельзя. Фельдман подошел бы, но его дом наверняка под наблюдением. Других Лыков и узнать-то не успел… Оставалась только акушерка.

Надворный советник осмотрелся. Тихо, безлюдно. Вдалеке лают собаки. У края горизонта чиркает по черному небу слабый луч Крильонского маяка. Внизу шумит море. Какая-то тяжесть лежит повсюду. Мертвый остров… Тяжесть несвободы, пропитавшая вонью кандальной казармы все вокруг. Выходит человек из нее на двор, слушает прибой – и хочется удавиться. На душе свинец. Где-то далеко, за одиннадцать тысяч верст, блестит огнями Невский проспект. Писатели сочиняют книги, артисты играют водевили. Мамаши собирают гимназистов на урок. Барышни меряют шляпки в модных магазинах. В ресторанах сытно угощаются. Люди едут кто на дачу, кто за границу… А здесь темнота, ропщет море и перекликаются за палями часовые.

Алексей поежился. Скорей бы домой! Но сначала надо выручить Калину и с косоглазыми разобраться… И он постучал пальцем в стекло.

Акушерка подняла голову. Лица в окне ей было не разобрать. Женщина взяла свечу и безбоязненно пошла отворять. Только она распахнула дверь, как сыщик проскользнул в сени и закрылся изнутри.

– Это я, Лыков, – сказал он вполголоса.

– Алексей Николаевич? Что это вы, как тать в ночи?

– Извините, я все сейчас объясню. Только погасите свечу.

Акушерка тотчас задула пламя и ощупью повела нежданного гостя в комнату.

– Вы меня интригуете. Надеюсь, это не любовное свидание? Вы, помнится, женаты.

Вот нервы у человека… Инцова усадила сыщика на единственный стул, сама села на кровать и молча ждала объяснений.

– Я сделал вид, что уехал в Тарайку. На самом деле мне нужно в тайне ото всех укрыться в Корсаковске. Кроме вас, я никому больше не могу тут довериться. Извините…

– Вы уже извинились, не надо еще раз. Потом, мне даже интересно! Что заставило вас, главного здесь начальника, прятаться по чужим квартирам?

– У вас всего одна комната? Тогда я помещусь на чердаке.

– Вы – на чердаке? – удивилась акушерка. – Там же грязно.

– Зато никто не увидит. Я переночую здесь сегодня. Скорее всего утром уйду. От вас потребуется еще кое-что…

– Слушаю.

Инцова сидела прямая, внимательная. Чуть встревоженная, но не за себя, а за гостя. И ждала, что скажет Лыков. Без ахов и охов, спокойно и доброжелательно.

– Некие люди схватили моего товарища, Калину Аггеевича Голунова. И обещают его убить.

На лбу у акушерки появилась складка, но она молча слушала дальше.

– Чтобы спасти ему жизнь, – продолжил сыщик, – я должен перевести в окружной лазарет трех каторжников. Особо опасных. Вы о них слышали: это Царь, Глазенап и Вася Башкобой.

– Они же оттуда сбегут! Там нет караула!

– Конечно. На это и расчет… у тех людей. А чтобы побег совсем удался, мне велено уехать из города. Вот такие условия. У меня не было выбора, и я выполнил первую часть – перевел «иванов» куда велели. Вторую же часть разыграл. Будто бы уехал, а сам пришел к вам. Мне придется у вас переночевать, разумеется, в тайне. А утром, Клавдия Провна, я попрошу вас пойти в тюрьму, в лазарет, словом, туда, где ожидаются новости. Разузнать насчет побега и сообщить мне.