Книга Русич. Молния Баязида - Андрей Посняков

– Захар, – Иван шепнул оброчнику. – Смотри, чтоб сбитень с блинами не кончился.

– Не кончится, – усмехнулся Захар. – А и кончится, так еще привезу, не беспокойся, боярин.

Оставив группу молодежи брать снежную крепость, Иван повез остальных к следующим. Всего ж крепостиц было выстроено три – на всех дорогах, ведущих к вотчине Аксена Собакина. Теперь уж точно – оттуда мышь незаметно не выскочит.

Раничев, самолично правя санями, как сумасшедший носился от одной крепостицы к другой, посматривал на маячивший в отдалении на холме частокол. Ну, что же не едете-то? Иль дотемна ждать хотите? Так на тот случай и мы кострища зачнем жечь, хороводы устроим – пива, сбитня, блинов хватит!

Так закрутился Иван, что даже не сразу узнал тиуна Хеврония. Да и тот хорош гусь – подобрался незаметненько, вынырнул из толпы, тихонько шепнул:

– Все сладилось, господине.

– Ну и славно! – потерев руки, Раничев снова посмотрел на собакинский частокол. Вздрогнул, закусил азартно губу:

– А ведь едут, Хевроний! Едут…

И в самом деле, из распахнувшихся в частоколе ворот выехало несколько санных повозок, числом примерно с десяток, уж никак не меньше – большой, украшенный разноцветными лентами поезд. Подъезжали, махали руками радостно, рядом с возами, на конях, вооруженные копьями воины – охрана:

– Православные, пропустите, в Пронск, на ярмарку опаздываем!

Раничев узнал Аксена, отвернулся, нырнул в толпу, потянул в хоровод парней да девчонок, стараясь, чтоб собакинский поезд поплотнее окружила толпа. Затянули песню:

А мы Масленицу провожали,

Ой, люли-люли, провожали!

Во земельку закопали,

Ой, люли-люли, закопали!

Воины вынуждены были спешиться – а куда деться, не давить же народ? Эдак могли разозлиться да вполне с коня сбросить, затоптать. Похоже, то же понял и Аксен, красивое, бледное, с небольшой бородкой лицо его исказила гримаса. Обернувшись, он что-то зло бросил своим. Возчики отогнали возы в сторонку, воины спешились.

Раничев сноровисто окружил их поющими да пляшущими людьми:

Масленица-обмануха,

До поста довела,

Всю еду взяла,

Дала редьки хвост

На Великий пост!

Мы его поели —

Брюха заболели!

Пей, веселись, православный люд!

Хевроний с Захаром быстро притащили бражки да принялись угощать воинов. Напрасно Аксен пытался сохранить меж своими людьми хоть какое-то подобие порядка – его и не пустили-то. В бессильной злобе молодой боярин вынужден был подчиниться, даже выпил сбитню… И закашлялся, подавившись блином – увидал, как толпа парней живо побежала к возам. Закричал, грозно размахивая руками, – сабельку опасался достать – живо выдернут:

– А ну стойте! Прочь! Прочь пошли, прочь!

Ага, прочь, как же! Не для того раничевские оброчные крестьяне целую ночь снежные городки строили! Вот, теперь-то самая потеха начнется…

С песнями и веселым криком понеслась за парнями толпа девчонок, под это дело, никем не замеченный, выехал из лесочка всадник в черной бархатной однорядке и богато украшенной шапке. На поясе его позвякивал меч. Обернувшись на полдороге, всадник кивнул кому-то в лесу и поднял руку – мол, покуда ждите. Потом подогнал коня, направляясь к повозкам.

Хороши были у Аксена повозки – вместительные, большие, крытые воловьими шкурами. Изнутри вдруг послышались крики:

– Ослобоните нас, православные! Не дайте в чужедальней землице сгинуть!

– Что такое? – остановились хороводные. – Никак, кричал кто-то? А ну, кого везете, парни?

Видя такое дело, возницы, недолго думая, соскочили с облучков и со всех ног бросились к лесу. Раничев дернул полог, обернулся, закричал радостно:

– Православные! Да тут люди в цепях! А ну выходите…

– Не можем, господине. Прикованы…

– За кузнецом, за кузнецом съездить надоть!

– Да я кузнец, с ярмарки возвращаюсь, у меня и инструмент имеется.

Иван усмехнулся – по его приказу оброчный кузнец Кузьма до поры до времени прятался, как рояль – в кустах.

Из повозок, радостно гомоня, выходили освобожденные – девчонки и молодые отроки, совсем еще дети.

– Смотри-ко! – тиун Хевроний вдруг узнал своих. – Эй, Ондрюха, Лавря! А мы думали – вы в болоте утопли. Наших, наших не видали боле?

– Видали… Лукьяна с Михряем да прочих. Да вон они, от дальней повозки бегут.

– Стоять, быдло! – Аксен наконец добрался до своего коня, выхватил саблю. – Все эти люди – мои холопи, в чем имеются грамоты.

– Вот мы сейчас и взглянем – что за грамоты?

Аксен затравленно обернулся и побледнел, узнав человека в черном:

– Хвостин… А я думал – ты с нами… Выходит, ошибся.

– Errare humanum est, – зло усмехнулся Хвостин. – Человеку свойственно ошибаться.

– Врешь, не возьмешь! – округлив глаза, громко воскликнул Аксен и, подняв на дыбы коня, поскакал к лесу… Оттуда, навстречу ему, сверкая чешуйчатыми доспехами с боевым кличем неслись воины рязанского княжича Федора.

– Обложили, гады, – сплюнул Собакин. – Ровно волка – обложили.

Спрыгнув с коня, он рванулся к кустам… Гремя доспехами, воины пронеслись мимо.

– А, постой-ка, Дмитрий Федорович, – усмехнулся Иван, глядя во след боярскому сынку. – Вы тут покамест без меня разбирайтесь – чай, видоков-свидетелей не на одно уголовное дело хватит. А я… есть тут у меня кое-какие счеты…

Прыгнув в сани, Раничев хлестнул коней, нащупывая спрятанную под соломой саблю. Слева от дороги, проваливаясь по колено в снег, бежал Аксен. Врешь, не уйдешь…

Боярский сын оглянулся, узнал Ивана, и в глазах его промелькнул ужас.

– Дьявол! – закричал он. – Дьявол.

– Ну уж нет, Аксене, – Раничев обиженно рванул его за воротник. – Дьявол – это как раз ты! Хочешь повидаться с Армат Кучюном?

– Ты и это знаешь? – осклабился боярин и вдруг заблажил, упав на колени: – Пощади! Дай уйти… У меня много золота, очень много – Армат Кучюн платил щедро… Ну?

Кланяясь, Аксен вдруг попытался ухватить Ивана за ноги… и получив хорошего пинка в лицо, отлетел в сторону, завыл…

Едва не задев Ивана, из лесу просвистела стрела. Громко вскричав, Раничев упал лицом в снег, затаился в ожидании – кто? Кто же? Оставшиеся людишки Аксена? Похоже, что так… Впрочем, чего гадать, во-он, бежит кто-то из лесу.

– Аксен! Аксене!

Голос женский… Таисья!

– Вставай скорее, боярин, у меня в лесу лошадь, как-нибудь доскачем вдвоем.

– Таисья, – поднимаясь на ноги, осклабился Аксен. – А где Никитка, слуга?