Книга Высокая магия - Илья Новак

Что я и сделал, успев перебраться на стену, прежде чем из-за поворота возник полулис.

Здесь лежали камни, когда-то составлявшие кладку. Я схватил один, поднял над головой и со всей силы швырнул в преследователя, который как раз находился под стеной.

Он заметил движение и остановился. Камень сначала летел точно ему в голову, но потом резко свернул и исчез. Я увидел, как полулис, вскинув самострел, прицеливается мне в грудь, и тут же кольца света мигнули. Камень, описавший незримую петлю, вылетел откуда-то сбоку и так залепил лису в темя, что преследователя снесло с лестницы.

Я присел, чтобы перебраться на ступени, – и увидел лепрекона.

Стена напоминала извивающееся на ветру полотнище, которое в какой-то момент застыло. На другой ее стороне из теней торчала деревянная вышка. Там на корточках, спиной ко мне, сидел лепрекон. Это был один из братьев Грецки, но кто именно, разглядеть я не мог.

Передумав спускаться, я пошел по стене, стараясь ступать бесшумно. Коротышка сидел неподвижно, лишь иногда кивал своим мыслям, вниз от него отплывали облачка табачного дыма.

Я приблизился к вышке. Расстояние от стены было небольшое, но как раз когда я собрался прыгнуть, мне под ноги рухнул полулис.

Он возник из серого калейдоскопа и упал мордой вверх, а брошенный мною камень свалился следом и с хрустом размозжил рыжую голову.

Лепрекон, не вставая, начал оборачиваться, и я прыгнул.

В полете успел заметить, как клочковатые брови Грецки поползли вверх, и тут же завис на полпути между стеной и вышкой. Рука великана встряхнула башню-калейдоскоп так, что вокруг началась настоящая свистопляска.

Стена разморозилась и стала извиваться, будто и вправду была полотнищем материи; дико перекрученные плоскости начали возникать вокруг, кольца света свились в клубок и погасли. Вышку и лепрекона унесло куда-то из поля зрения, на их месте возникла широкая печная труба, в которую я и рухнул.

Больно ударяясь плечами и коленями, я пронесся, словно пушечное ядро сквозь ствол, и упал в кресло.

3

В широкое и мягкое кресло перед столиком, на котором рядом с пепельницей лежала дымящаяся трубка и стоял стакан с темным пивом, накрытый шапкой коричневой пены.

Я с такой силой ударился об это кресло, что в маленькой гостиной все подскочило. Взвились занавесочки на окнах, стакан каким-то образом оказался в моей руке, а трубка сама собой прыгнула в рот, ударив мундштуком по зубам.

Я затянулся. Чашечка трубки была обращена книзу, но я не лепрекон и не умею курить на их манер – табачные угольки посыпались мне на живот, я заорал, стряхивая их, и вскочил.

Сидящие в двух других креслах коротышки тоже вскочили.

Табак был чересчур крепким. Он ударил в голову, картинка окружающего подернулась рябью, истлела. Сквозь нее проявилось другое, истинное изображение: никакой гостиной, мы стоим на узкой дощатой площадке под крышей донжона, сквозь широкие щели видны его стены и, далеко внизу, каменный кружок пола. Кресла стали грубыми деревянными лавками, потолок – крышей здания.

Действие табака прошло, картинка стерлась, уступив место гостиной – наведенному лепреконами мареву. Я засветил одному из Грецки – кажется, старшему брату – стаканом между глаз, а второго ухватил за полу кафтана, но он вывернулся.

Из круглого отверстия в потолке свалился младший Агати. Увидев меня, он выхватил откуда-то трубку, мундштук которой мгновенно вытянулся, а чашечка увеличилась, и замахнулся ею, как палицей. Я быстро сунул руку в карман, приоткрыв шкатулку, выхватил пергамент. Тот развернулся, шелестя, с него заструился мягкий свет.

Этот свет озарил фигуры лепреконов. Яни и Арка отпрянули, палица в руках Агати опять превратилась в трубку. Свет как яд проел иллюзию – уютная гостиная будто стала плоской, нарисованной на невидимом холсте. Сияние пергамента растворило этот холст, в нем появилась рваная дыра, от нее разошлись и свернулись спиралями лоскутья, обнажив то, что я уже видел: дощатая площадка под крышей и грубые лавки вместо кресел.

Арка скорчил гримасу.

– Что нового? – спросил я как ни в чем не бывало.

Младший Грецки покрутил головой, попятился и уселся на лавку. Тут только я заметил, что рядом на полу лежит Курт Вислоухий – длинный и тощий дядька, одетый в какую-то рвань. Он спал, подложив под голову руки и шевеля во сне бровями.

– Пьяный, что ли? – спросил я.

– Всегда как.

Я сел, положив пергамент на колени. Льющийся с него свет исчез. Средний со старшим – Арка и Яни – тоже уселись и уставились на меня.

Не было никакого смысла хитрить с Грецки, так что я сразу приступил к делу:

– Вы брали всего на месяц, и потому такие большие проценты. Прошло полгода…

Младший махнул трубкой:

– Отдать не могли.

– А это не важно.

– Важно! Джа, был где? Отдали, тут если бы.

– Прочесть тебе еще раз долговое обязательство? – Я ткнул пальцем в пергамент. – В нем сказано, вы берете деньги под определенные проценты. И обязуетесь отдать долг сразу же, когда я его потребую, но не раньше, чем через месяц после того, как его взяли. Ладно, давай подсчитаем…

– Ах! – перебил старший Яни. – Получается что это? Под проценты дам я кому-то в долг. Лет на десять и исчезну. Потом что? Мне отдать он будет должен тысяч пять? Десять? Двад…

Я повысил голос:

– Подсчитаем! Каждый следующий месяц проценты идут уже и с добавленных к долгу процентов. Это будет… примерно четыреста монет.

– Ах-х!!! – Арка подскочил, на мгновение завис над скамейкой, потом опустился обратно. – Сотен четыре?! Разоритель ты!

Яни тоже кривил рожу и что-то бухтел, но младший Агати, главный у них, который и подписывал договор своей кровью, молчал. Он лучше братьев понимал, что к чему. Грецки ничего не могли поделать. Их собственная магия, магия подписанного долгового пергамента, принуждала их расплачиваться во что бы то ни стало. Если бы я не предъявил пергамент, Грецки, наверное, могли бы как-нибудь выкрутиться, схитрить – но не сейчас.

Я кивнул.

– Ладно, с этим разобрались. А вообще, как дела?

– На мели сейчас. Шумно в городе, зверствуют стражники протекторские. Порт подминает Самурай-эльф…

– Да еще и торговая баржа опять сгорела, – вставил я.

– Тоже и это.

Курт Вислоухий перевернулся во сне и внятно произнес:

– Чеши зад, служивый.

Ушей у него не было, на их месте остались розовые шрамы – Курт иногда на полном серьезе рассказывал, что проиграл свои уши в карты.

– Что ж вы народ надурили, будто утонули?

Арка покосился на меня.