Книга Жажда снящих - Юлия Остапенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Девочка хмурится и морщит короткий кривой носик. Это место она не любит. Странная какая-то эта Селена. Что значит – долг сильнее любви? Нет ничего сильнее любви. Девочка в этом уверена, хотя никогда не знала ни того, ни другого, хотя где-то очень глубоко внутри её слабеющего тела тихонько скребется знание о том, что сильнее долга, сильнее любви, сильнее всего. Но об этом девочка думать не станет.
– Долго же ты меня ждала…
– Ну, знаешь ли! Бросил меня брюхатую и удрал от батюшкиного гнева, а меня оставил расплачиваться за двоих!
– Я странствовал.
– Странствовал он! Слышала я про твои странствия. Таскался в наёмнической армии. Небось переимел всех портовых шлюх по обе стороны моря.
– Ну, положим, ты тоже времени не теряла.
– А что мне, в девках было оставаться? Откуда я знала, что ты вернёшься? К тому же меня заставила мать.
– Ага, тебя заставишь…
– Что-что ты сказал?
– А ты бы поехала со мной?
– С тобой? Куда?!
– Всё равно… Я неплохо заработал… Я теперь…
– С ума сошёл? Тыняться по миру с тобой, оборванцем?
– Я тоже способен на высокие чувства.
– Ну конечно. Я никогда и не сомневалась.
– Ладно… Раз не хочешь… Ну иди сюда…
– Тихо! Идиот… Покои мужа над моими!
– А мы не будем шуметь…
– Дурак… Пусти меня! Ах, что же ты… делаешь… ах-х…
– Дай я покажу тебе, чему научился у портовых шлюх…
– Алан… что ты…
– Моя прекрасная леди Селена…
– Алан не мог противиться воле своей возлюбленной, но пожелал увидеть её ещё лишь раз перед тем, как покинуть навсегда. В тот день в замке великого герцога устраивали большой пир, и Алан проник в чертог под видом менестреля.
Девочка приподнимает голову, нетерпеливо убирает с лица тоненькие спутанные волосы. Начинается самое интересное, самое сладкое, самое красивое. Самое тёплое. И лёгкое, лёгкое…
– Много в тот день было в замке менестрелей, и каждый из них пел лучше другого. Сэр Алан никогда прежде не держал в руках лютни и не слагал песен, но лишь только взгляд его упал на леди Селену, сидевшую по правую руку от мужа, слова сложились, и пальцы сами побежали по струнам. И поразились все красоте и нежности его песни, ибо было в ней столько любви и печали, сколько не было во всех иных песнях, вместе взятых. И столь прекрасна была эта песня, что тронула даже великого герцога, супруга Селены, и он встал и сказал: «Вот лучший певец, какого я слышал. Скажи теперь, чего ты желаешь в награду за эту песню». И Алан сказал: «Я желаю лишь один цветок из волос прекраснейшей леди Селены, хотя моя песня не стоит даже его». И леди Селена встала, и извлекла из своих волос жёлтый цветок, и бросила к ногам возлюбленного Алана, и были сухи её глаза.
– Ну ты да-ал! Ох-хо-хо! Молодчина менестрель! Хорош! Где ты набрался таких виршей, а? Чай с солдатнёй разъезжал, признавайся?
– Доводилась, ваша светлость, не скрою…
– Ну я думаю! Эдакой пошлятины по замкам да трактиром не сыщешь, это только после хорошей драки поют! Ну, потешил старика. Говори теперь, чего желаешь.
– Да вы знаете, ваша светлость.
– Ну, ну!
– Чего может желать менестрель, поющий такие баллады?..
– Ха! Кого хочешь? Ну?
– Неромантично, ваша светлость… Не кого… что.
– Ну, что?
– Я хочу всего лишь один цветок… Тот, что между ног прекраснейшей леди в этом чертоге.
– Во даёт! Вы слыхали, а? Цветок между ног прекраснейшей леди! Менестрель, твою мать! Ох… Ох, до слёз довёл старика… В шуты ко мне пойдёшь?
– Смею обратить ваше внимание, мой лорд супруг, что сей певец не в меру дерзок. Мне сдаётся, он оскорбил вашу жену.
– Брось, дорогуша! Ты его песенку слыхала – чего ещё ждала? Нет, господин кривляка, этот цветочек вам не достанется. А вот цветок из её волос я вам дам. Вдохните поглубже. Волосы, знаете ли, всюду одинаково пахнут… Ох-хо-хо!
– Лорд, мой супруг! Это невыносимо!
– Перестань, дорогуша. Брось ему бутончик. Я тебе ещё нарву.
– И сэр Алан наутро уехал навек из края цветущих вишен, спрятав у самого сердца часть этого края, пахнущую той, кого он вечно любил. И долгие годы он скитался по миру, нигде не находя забвения, и наконец пришёл в наш край, в тот, что мы зовём своей родиной. Ты знаешь, дитя, наш край суров, зимы тут лютые, у нас не растут цветы. Но сердце Алана успокоилось здесь, и он остался в нашем суровом краю, надеясь, что долгая зима быстро положит конец его бытию. И в одну из долгих снежных ночей ему вдруг почудилось, что час этот близок. Тогда он взял давно засохший черенок цветка, и вышел с ним в метель, и воткнул черенок в твёрдую мёрзлую землю, и лёг на него, чтобы согреть его своим теплом. И снег наметал на нём слой за слоем, и спал доблестный сэр Алан, оберегая черенок теплом своего сердца, ибо тело его окоченело и остыло. А когда зима кончилась, из нашей твёрдой мёрзлой земли выросли жёлтые цветы. Много-много жёлтых цветов, сотни и тысячи, и растут поныне, не боясь холодов, ибо в самые лютые зимы греет их тепло любви Алана и Селены.
Девочка плачет. Она много раз слышала эту историю и каждый раз плачет, зимой сильнее, чем летом. Тёплые солёные слёзы скатываются к кончику её кривого носа и капают с него на одеяло. Но девочка улыбается, она счастлива, ей тепло. Её греет любовь Алана и Селены. В эту декабрьскую ночь ей особенно нужно их тепло.
– Сударь… Можно моя смотреть?
– Чего?
– Моя смотреть ваш корешок…
– Чего? Какой корешок?
– Простить… черенок… Этот цветок… Это есть ваш?
– Какой черенок? А!.. Ты ж чёрт… Надо же, в кармане завалялось… я и забыл…
– Моя можно смотреть?
– Да смотри.
– О… о, о, это есть удивительный! Такой редкий сорт. Очень редкий корешок… черенок…
– Да? Это с юга.
– Очень, очень редкий сорт! Моя ехать на север, далеко-далеко, где холодно. Моя выводить цветы, которые терпеть холода. Чтобы на севере люди растить цветы.
– Ага…
– Моя можно это взять? Сколько ваша хотеть денег за этот… черенок?
– Чего? Ты его хочешь взять?
– Да, моя хотеть выводить из него особый сорт. Чтобы на холоде растить.
– Ну бери.
– О! Ваша так добра! Если моя всё сделать хорошо, ваша имя войти в история!
– Слушай-слушай его, Алан. Сам знаешь этих стихоплётов. Они ещё легенду про тебя сложат. Чего-нибудь эдакое. Про тебя и бабу твою… как бишь её?
– Да ну тебя… скажешь тоже… легенду…