Книга Белая рабыня - Михаил Попов

Преодолев свой соблазн, она повернулась к Троглио.

— Ты помнишь, где в прошлый раз пробирались в город?

— В общем… в общем, да. Там такая калитка в стене, прикрытая зарослями.

— Сможете сейчас ее отыскать?

— Навряд ли.

— Значит, сможете.

Троглио жалко улыбнулся.

— Как зовут твоего мужа? — резко обернулась Лавиния к мулатке.

— Фаустино. Фаустино Асприлья.

— Он часто бывает в городе?

— Довольно часто. Иногда. Не знаю. Мы живем бедно…

— Вы знаете имена тех, с кем он обычно там имеет дело?

Мулатка зашмыгала носом.

— Думайте скорее, может быть, это сохранит жизнь вашему мужу.

— Я не знаю. Не уверена, но, кажется, одного он Называл.

— Как называл?! Ну же!

— Кажется, Бенито, а может быть, и не Бенито…

Лавиния достала из кармана золотую монету.

— Точно, Бенито, а второго, дай Бог памяти, а второго…

Появилась и вторая монета.

— А второго Флоро. Именно тик, сеньора, Бенито и Флоро, они стражники, сеньора, они охраняют вход в калитку.

— Ну что ж… — Лавиния поправила шляпу. — Попробуем сами.

Мулатка засунула монеты в рот.

— Теперь ты, Троглио, будешь у нас Фаустино Асприлья, и вам надлежит любой ценой договориться с вашими приятелями Бенито и Флоро.

Троглио занервничал.

— Но они сразу догадаются, что это не я, то есть это не он. Я не так уж чисто говорю по-испански. У меня акцент.

— У них… — Лавиния указала на матросов. — Совсем нет акцента, потому что они не знают по-испански ни слова. У меня тоже нет, но Бенито и Флоро наверняка помнят, что их друг Фаустино был не женщина.

Возразить было нечего, Троглио покорился.

— Так, чья очередь нести мистера Троглио?

Один из матросов охотно рухнул на колени, собираясь принять управляющего на закорки.

— Папочка, теперь ты знаешь все, и я думаю, что поможешь Элен и Энтони.

Дон Франсиско лежал глубоко в пуховиках и тяжело дышал. Рядом с постелью стояли медные тазы с мокнущими в них полотенцами, спиртовка. На белой тряпице валялись в беспорядке инструменты Для кровопускания. Чадили, догорая, свечи.

— Не думал, что ад начинается столь задолго до смерти, — сказал дон Франсиско, слабой рукой подтащил к груди угол простыни и промокнул обильный пот, собравшийся в выемке под кадыком.

— Папочка, сделай доброе дело, это облегчит твою душу, я умоляю тебя.

— Аранта, когда мне понадобится священник, я позову отца Альфонсино. Не надо читать мне проповеди и не надо лить надо мною слезы, будто я неисправимый грешник.

— Но ты же понимаешь, что я права, я никогда, согласись, никогда не вмешивалась ни в какие дела, я всегда была маленькая, слишком маленькая. И слишком глупенькая. Ты можешь не принимать в расчет мои доводы, но ты не можешь не поверить моим чувствам.

Дон Франсиско закашлялся.

— И твои чувства велят тебе выступить против твоего родного брата?

— Если бы ты знал, как мне трудно было прийти к такому решению! Сколько ночей напролет я проплакала, расставаясь в душе со светлым образом Мануэля — обожаемого Мануэля, лучезарного Мануэля! За последние месяцы он не сделал ничего, ничего, чтобы вернуться на прежнее место в моей душе.

Дон Франсиско продолжал бороться со своим кашлем, но это давалось ему все труднее и труднее.

— Но все же он твой брат, Аранта. Родной брат, ты не можешь это отбросить.

— Но мой брат фактически стал насильником и никогда не отрицал, что с легкостью станет убийцей, если это будет ему выгодно.

— Аранта!

— Но я не отбрасываю того, что он мой брат: Именно потому, что я помню об этом, я хочу, помочь ему.

— Помочь, чем же?

— Я хочу помешать ему стать и насильником, и убийцей!

Дон Франсиско молчал, он был потрясен неожиданной атакой со стороны своей дочери, которую привык считать глупышкой и тихоней. Она всегда казалась ему слишком маленькой и какой-то несостоявшейся. Все достоинства, которые он хотел видеть в своих детях, достались на долю Мануэля: сила, ум, красота. Что же досталось этой девочке, стоящей сейчас на коленях у его постели с молитвенно сложенными руками? Что же досталось ей?

— У тебя чистая душа, дочка, — тихо сказал дон Франсиско.

— Ты говоришь так, как будто сомневался раньше в этом, папа.

— Я просто раньше никогда не обращал на это внимания.

— Почему?

— Нужны страшные обстоятельства, чтобы такие люди, как ты, вышли на первый план.

— Я не очень умная, папочка, я не поняла, что ты хотел сказать.

— И не надо, это я говорил себе.

— А что же ты скажешь мне?

Дон Франсиско опять сильно закашлялся, лицо у него налилось кровью. С немалым трудом, но ему все же удалось преодолеть накативший приступ.

— Ключи там, в ларце на каминной доске.

Нужное место в крепостной стене отыскали довольно быстро, несмотря на полную темноту. Поплутав по колючим кустам антильской акации, Троглио наконец сказал:

— Здесь!

Осторожно шурша жухлыми листьями, люди Лавинии подошли вплотную к стене и прижались спинами к каменной кладке по разные стороны железной двери, вмурованной в камень. В верхней части ее имелось небольшое решетчатое окошко.

Лавиния сделала знак своему управляющему — начинай, мол.

— Что? — переспросил он — было все-таки очень плохо видно.

— Зовите их.

Троглио поднял с земли небольшую палку и постучал по ржавой решетке. Звук получился глухой и неуверенный.

— Громче, — прошипела Лавиния.

И на более громкие удары не последовало ответа. Отбросив палку, Троглио поднял камень с земли.

— Крикни туда, Троглио, крикни погромче. Поймите, мы теряем время!

Управляющий осторожно приблизил к решетке лицо и неуверенно позвал:

— Эй!

Тихо.

— Эй!!

Ничего.

Тогда, осмелев, он почти просунул голову и позвал в полный голос:

— Есть тут кто-нибудь, дьявол вас раздери?!!

И тут же получил сильный удар в зубы, от которого упал на сухие листья у входа.

— Кто ты такой? — скучным голосом спросили из-за двери.

— Я… — Троглио ворочался, шелестя сухими листьями акации. — Фаустино Асприлья.