Книга Мучная война - Жан-Франсуа Паро

— Что ж, давайте зайдем с этой стороны.

— Пока мы будем добывать сведения, человек с улицы Пуарье снова ускользнет от нас! — воскликнул Бурдо. — Словно мы ищем иголку в стоге сена!

— Положимся на случай. Помните, как недавно мы случайно обнаружили в желудке жертвы остатки ананаса[47], оказавшиеся главной уликой? Я очень верю в случай, хотя его неведомая сила превосходит наше понимание.

Бурдо усмехнулся, но так, чтобы Николя не увидел его усмешки.

— Итак, я беру на себя Морское министерство и Ост-индскую компанию. Бурдо отправится к нотариусу.

— А ваш Камине? — неожиданно спросил Семакгюс. — По-прежнему ничего? Ни одного нового трупа для вскрытия?

— Мы распространили его описание. Трупы, выловленные в реке, тщательно осматривают, равно как и тела, найденные в окрестностях города.

— Хорошо. Я продолжу поиски нашего изворотливого ядовитого убийцы среди своих ученых собратьев из Королевского ботанического сада.

Когда они расстались, ночь уже вступила в свои права. Сидя в карете, Николя нажал кнопку звонка часов с репетицией, и те пробили семь. Посмотрев на циферблат, он обнаружил, что стрелки опаздывают на пятнадцать минут. Усталость, сотканная из голода и желания выспаться, давила на него всей своей неподъемной тяжестью. Однако стоило ему подумать, что дома его ждет семейный ужин в обществе сына и Ноблекура, как усталость сменилась радостью. Но мысль об Эме д’Арране сжала ему сердце. Девушка упорно не давала о себе знать. Он попытался отогнать тревожные мысли и — хотя он и не желал признаваться в этом — ревнивый страх, вызванный ее молчанием. Призрак госпожи де Ластерье вновь возник между ним и его очаровательной возлюбленной, продолжая держать его в напряжении.

Перед домом Ноблекура он увидел роскошный экипаж и узнал гербы маршала Ришелье: маршал приехал навестить старого друга. Значит, надежда на спокойный вечер откладывалась. Войдя во двор и бросив взгляд в сторону погруженной во мрак булочной мэтра Мурю, ему стало грустно. Интересно, когда во двор вновь вернется аромат горячего хлеба, к которому, оказывается, он успел привыкнуть настолько, что теперь чувствовал себя обделенным. Жизнь дарила и отбирала. Мгновения счастья складывались в минуты и часы, но он замечал их, только когда они исчезали. Среди взрывов смеха, доносившихся с кухни, он узнал смех Луи, и вошел потихоньку, чтобы не нарушить всеобщее веселье. Размахивая половником, Катрина рассказывала что-то ужасно интересное, так что даже Пуатвен прекратил водить щеткой по башмаку. У Марион от смеха на глазах выступили слезы, и она вытирала их кончиком передника. Луи, верхом на стуле, сотрясался от хохота. Сирюс, радостно тявкая, размахивал в такт хвостом. И только устроившаяся на подоконнике Мушетта бесстрастно и презрительно взирала на непонятные содрогания человеческих существ.

— Так вот, — продолжала Катрина, — я этому индюку каждое утро кошачий концерт устраивала, чтопы божрать бригласить. И вот настал день, когда я ему польше ничего не давала, а к вечеру и вовсе бринялась гонять его бо всему бтичьему двору, чтоп он бобегал.

Присев на корточки, она изобразила бегущего индюка, вызвав очередной взрыв хохота благодарных слушателей.

— Но, боже мой, к чему такие сложности? — давясь от смеха, спросила Марион.

— Чтопы довести его до отчаяния и набугать до болусмерти. Когда он зовсем очумеет и берепугается, его хватают, накидывают на шею петлю, зловно брестубнику, и заставляют броглотить болстакана уксуса с золью и имбирем. Ну, тут он лапы и отпрасывает! А как пьется при этом! Но куда ж ему, петняге, теваться! Его душат и на бару тней оставляют висеть на крюке. Затем его ощипывают, потрошат, ошпаривают, промывают холодной водой, натирают золью, перцем и имбирем, шпигуют салом, добавляют корицу, рыльца гвоздики и — давай, давай! — на фертел![48]

Новый приступ веселья нарушило небольшое происшествие, укрепившее Николя в его предположениях. Первой увидела своего хозяина Мушетта; с того дня, когда он подобрал ее в Клюни, она выказывала ему безоговорочное обожание; вот и сейчас, спрыгнув на пол, она, как обычно, подбежала к нему и принялась тереться мордочкой о его ноги. Внезапно она резко обнюхала его и, охваченная страхом, испустила хриплый стон и, грозно выгнув спину, распушила хвост. В воздухе повис приторный запах, и кошка, будто завороженная, уставилась на сапоги, словно они являли собой грозного противника. От необычного поведения Мушетты весельчаки даже перестали хохотать и наконец заметили комиссара.

— Что случилось с Мушеттой, отец? Она зла как черт!

— Не обращайте внимания, от моих сапог пахнет врагом.

— Николя, хозяин просил передать, — произнесла Марион, — что, как только вы придете, он просит вас сразу подняться к нему. У него с визитом господин маршал.

Вручив треуголку Пуатвену и попросив ее почистить, он осторожно вынул пистолет и сунул к себе в карман: ему не хотелось, чтобы оружие попало в руки Луи. Едва он ступил на лестницу, как до него донесся громкий визгливый голос, уверенно о чем-то рассуждавший.

— Только подумайте, друг мой, в Бордо парламентские чиновники, эти драные кошки в чужих мехах, позабыв стыд и совесть, пытались мне возражать! Я привык, чтобы мне подчинялись безоговорочно и склонялись перед моей волей. Да как они смели возражать губернатору провинции, маршалу и пэру Франции? Они, видите ли, хотели запретить игру, и где? — у меня в доме! А я-то думал, что, завизировав роспуск парламента Бордо, я израсходовал все свое презрение! Ну ничего, я им это припомню!

— И вы еще жалуетесь, монсеньор, что воссозданный Парижский парламент не идет вам на уступки в тяжбе с госпожой де Сен-Венсан!

Октавий, твердым будь! Колеблешься напрасно.

Пощады хочешь ты? Кого ж ты сам щадил?[49]

Маршал улыбнулся.

— Я не только не намерен скрыть от вас свои горести, но мне, напротив, самому хочется излиться перед вами, и я с удовольствием открою вам свою душу.[50]

— Воистину, достойный ответ! — ступив на порог, произнес Николя. — Лукавому бесу есть чему поучиться у вашей мудрости. Вы достойно украшаете одно из сорока мест академии!

— Ах, черт побери! Однако он недурно владеет словом. Видимо, надо быть бретонцем, чтобы узнать слова автора «Жиль Блаза», «Хромого беса» и «Тюркаре»!

— Лесаж родом из Сарзо!

— Что я вам говорил? Ах, да! Оставив в стороне злопамятство, надо сказать, что разгон парламентов оказался весьма выгодным для королевства. Иначе бы судейское сословие, исключая, разумеется, одного прокурора…