Книга А этот пусть живет... - Валерий Ефремов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Старший лейтенант ответил не сразу.
— У меня есть другое предложение, — тягуче произнес он, отведя от Ликиной глаза. — Я даю вам два часа, чтобы вы смогли покинуть Малинино и укрыться в надежном месте. В течение этого времени я никуда не сообщу о вас.
— Ты только послушай этого козла, сестренка! — неподдельно удивился речам мента Жук. — Он дает нам два часа! Да я не дам ему и двух секунд! — И он демонстративно щелкнул предохранителем.
И вдруг Александра Ликина, к ужасу своего брата, опустилась перед Митиным на колени.
— Поедем со мной, Костя, — взмолилась она, заглядывая ему в глаза. — Для чего тебе твоя собачья служба? Денег на первое время у меня хватит для нас обоих, а потом мы что-нибудь придумаем. Да и много ли нам с тобой надо? К черту всех этих суперменов с их жаждой богатства и карьеры любой ценой! Ты — единственный, кто мне нужен в этой проклятой жизни! Я хочу жить так, как живешь ты, в простоте и естестве, ничего не пытаясь добиться и ничего не стремясь кому-то доказать. Жить по Евангелию, как птичка Божия…
Не столько даже ее пылкая речь, сколько коленопреклоненная поза и слезы на глазах произвели должное впечатление на Митина. И ему показалось, что и вправду можно жить так, как говорит эта прекрасная женщина. Почему бы и нет, в конце концов?
— Хорошо, я согласен.
Ликина тут же оказалась на ногах.
— Машина на месте? — уже вполне по-деловому осведомилась она у брата.
— В гараже твоем стоит. — Леха засунул пистолет за ремень.
— Тогда, с Богом.
Жук принес из соседней комнаты свой баул и подхватил чемодан сестры.
В подъезде не оказалось света, как выяснилось, не работал и лифт, и трое беглецов спускались по этажам пешком, стараясь, по возможности, делать это бесшумно. Никто не встретился им на пути.
На улице было уже темно и опять-таки безлюдно. И это показалось захваченному идеей романтического побега в никуда Митину добрым знаком.
Жук открыл гараж и включил свет. В помещении оказалась синяя «Тойота», и Леха сразу же скрылся за ее корпусом, загружая чемоданы в багажник.
Костя и Саша взялись за руки, как бы поддерживая друг друга в этот самый ответственный момент своей жизни, и обменялись молчаливыми, полными неясных, но счастливых надежд взглядами.
И не заметили, как на пороге гаража возникла мужская фигура.
— Отойди от нее, Митин! — раздался холодный голос лейтенанта Курского. Его рука, свободно вытянутая вдоль тела, сжимала пистолет. — Гражданка Ликина, вы арестованы!
— Серега! Саша тут ни при чем, — жалостливо произнес Митин и совсем уж умоляюще добавил: — Отпустил бы ты нас, а?
— Мы во всем разберемся, Костя, — уже мягче произнес Курский. — Отойди все-таки от Ликиной.
Похоже, он не видел и не чувствовал, как из-за «Тойоты» вынырнул Леха Жук, держа наготове финку, но убийства своего коллеги Костя допустить никак не мог:
— Серега, сзади!..
Лейтенант пару раз выстрелил навскидку.
Леха Жук, безуспешно пытаясь ухватиться скрюченными пальцами за отполированный корпус «Тойоты», медленно сполз на бетонный пол гаража с пробитой головой.
Вслед за этим рука актрисы выскользнула из ладони старшего лейтенанта. Тело женщины опрокинулось навзничь, а лицо ее оказалось залито кровью.
— Ты что наделал, гад? — потрясенно выдохнул Костя, не в силах поверить в случившееся. — Ты зачем Сашу убил?
— Разуй глаза, Костя, — дружески улыбнулся ему Курский, засовывая оружие в кобуру. — Не я ее, так она меня. Вернее, нас обоих. — И он кивнул в сторону быстро терявшей остатки жизни актрисы, возле правой руки которой на полу лежал пистолет. — Американская игрушка, «береттой» называется, если тебе интересно знать. В последний момент я успел засечь, как она выхватила ствол откуда-то из-под юбки.
Но Митину не нужны были никакие объяснения, он попросту не слышал слов. Чувство звериной ненависти к убийце Саши Ликиной, уничтожавшего и его, Кости, будущую райскую жизнь с прекраснейшей из женщин, полностью захлестнуло старшего лейтенанта. Он нагнулся, поднял «беретту», привел ее в боевое состояние и направил в стоящего в пяти шагах от него Сергея Курского.
Тот медленно попятился к выходу, в предупредительно-оборонительном жесте приподняв ладонь перед собой.
— Не вздумай, Костик, — одними губами прошептал лейтенант. — Она того не стоит. А я всего лишь ликвидировал убийц и бандитов.
Пуля пробила ему и ладонь, которой он вроде как пытался защититься, и шею насквозь.
Сергей какое-то время оставался стоять на ногах, а потом, сделав шаг назад, сполз по стене гаража и оказался в сидячем положении. Его осмысленные глаза говорили о том, что он находится в сознании, но выговорить что-либо из-за проникающей раны в горле лейтенант не мог.
Митин стоял, уперев взгляд в «беретту», которую крутил в руках, словно не понимал, как эта штука могла без его ведома совершить столь жестокое криминальное деяние, ведь сам Костя совсем не хотел убивать своего приятеля и коллегу.
Когда он вновь перевел взгляд на Курского, то обнаружил, что рядом с ним уже находится полковник Сбитнев, осматривающий рану своего подчиненного.
Митин почему-то совсем не удивился внезапному появлению начальника РУВД и тихо спросил его:
— Серега будет жить?
Полковник молча подошел к Митину, взял у него из рук пистолет и лишь тогда ответил:
— Нет.
После чего он сделал пару шагов по направлению к лейтенанту Курскому и, тщательно прицелясь из «беретты», послал ему пулю в сердце.
Расстрел Гангута во внутреннем дворе РУВД ему видеть не довелось — забор вокруг управления оказался слишком высоким. Однако на выстрелы, донесшиеся оттуда, Окунь внимание обратил, но ему, конечно, и в голову не могло прийти, что они были предназначены его подельнику.
Однако время шло, а Гангут все не появлялся, и, когда к РУВД подъехала «скорая» с включенной сиреной, он заволновался всерьез.
Советник подошел к зданию управления, и тут выяснилось, что возле входа в его двор стоит милицейское оцепление, выставляемое обычно, когда происходит нечто чрезвычайное. Однако ворота, через которые проехала медицинская машина, оказались закрыты неплотно, и можно было более-менее разобрать, что за ними происходит.
Уже через пару минут в «скорую помощь» стали загружать носилки с чьим-то укрытым черным целлофаном телом. Но все же ботинки из-под этого целлофана торчали. И Окунь их узнал: то были пижонские красные ботинки Гангута, которые так ему не шли.
Окунь невольно потянулся к бумажнику, в котором находились листки с телефонами — те, что оставил ему бригадир. Теперь эти листки превратились в предсмертные записки, в самое настоящее завещание балаковского бригадира.