Книга Наша светлость - Карина Демина

Ее кожа сладкая на вкус. Особенно та бледная, которая на горле.

И Тисса запрокидывает голову, позволяя горло целовать. Хорошая девочка…

— Не испугалась? — Урфин губами касается губ.

— Я взрослая.

К сожалению, больше, чем он себе представлял. Два года… ну да, Урфин не знает, насколько его еще хватит, но не на два года точно.

— А целоваться не умеешь.

Обижается. Серьезная какая. И смешная. Смотрит с упреком, ладошками в грудь уперлась, но не то, чтобы отталкивает, скорее не знает, куда ей руки деть.

— То, что вы делали… это так принято?

— Скорее возможно. Тебе не понравилось?

Дергает головой. Значит, скорее понравилось, чем нет, но признаваться в таком стыдно. И переубедить пока не выйдет. А вот лежать с ней в обнимку — не самая лучшая идея.

Лезет в голову… всякое.

— И потом… тоже так будет?

— По-разному будет.

Ответ слишком обтекаемый, и Тисса ждет объяснений. Как-то оно прежде проще было. Урфин точно знал, чего хотел, равно как и женщины, с которыми случалось встречаться.

Никогда у него еще не требовали объяснить, что происходит.

— Боюсь, в первый раз я причиню тебе боль, — как вообще на подобные темы разговаривать принято? Или Изольду попросить, чтобы просветила? Мысль была трусливой, но весьма заманчивой. Или…

…кажется, Урфин нашел выход.

И надо будет поблагодарить Аль-Хайрама за подарок, который в первую минуту показался вызывающе наглым и даже оскорбительным. Все-таки ашшарцы — мудрый народ.

Особенно это на расстоянии ощущается.

— В той книге, которую тебе подарили…

…хмурится и губу закусывает.

О да, два года — это Урфин крепко себя переоценил. Но ведь все казалось правильным. Логичным. И куда ушла логика?

— Мне не следовало принимать?

— Боюсь, от подарков отказываться не принято. Ашшарцы… отличаются, как ты сама видела. Они такие же люди, но с другой культурой. И в этой культуре многие вещи, которые у нас считают запретными, как раз естественны. Не только у них… люди вообще очень разные.

— Вы много где были.

К сожалению, не там, где должен был бы. Перед миром сложно устоять. Цепь сняли и вот он, во всем великолепии. Десятки стран. Сотни путей, каждый из которых давным-давно проложен в голове. И как было устоять перед искушением?

Как-нибудь.

Если бы Кайя попросил остаться… а он лишь сказал, чтобы Урфин не лез на рожон. Но эти мысли точно не к месту и не к разговору.

И Тисса ждет.

— Та книга о том, что происходит между женщиной и мужчиной. Она на ашшарском, полагаю, но помнится, картинки были весьма подробные.

И есть опасение, что эта книга полетит в камин. Или в Урфина.

Юным девам, воспитанным под гнетом морали, не подсовывают подобное чтение. Остается надежда на врожденное любопытство, которого у девочки явно избыток.

— Вы хотите, чтобы я…

Ну уж нет, приказывать Урфин точно не станет.

— Я хочу сказать, что если тебе интересно, то загляни. Или не заглядывай. Или загляни и закрой, если сочтешь, что тебя это каким-то образом оскорбляет.

Кивок, но какой-то неуверенный.

— Только читай тогда, когда одна будешь. Твоя сестра еще мала. А компаньонка, боюсь, не поймет.

Она и вправду милая женщина, которая порывалась сопровождать Тиссу. И хорошего ее воспитания хватит еще на полчаса ожидания… за полчаса многое успеть можно.

Урфин не без сожаления разжал руки. Пришло весьма отчетливое понимание того, что в следующий раз он не сможет остановиться.

— И еще, Тисса, — стоило отпустить, и она сразу вспомнила о приличиях. Покраснела, побледнела, платье принялась оправлять, как будто опасаясь, что на нем останутся свидетельства его прикосновений. — Я знаю, что ты не собираешься идти на бал. И догадываюсь о причине. Это несерьезно.

Для нее как раз серьезно.

— Держи.

Протянутый сверток решилась взять не сразу, небось, гадала, насколько содержимое прилично. Бестолковый ребенок, слишком взрослый, чтобы и вправду как к ребенку относится.

— Ты пойдешь на этот растреклятый бал, — Урфин помог развернуть бумагу. — Даже если мне придется за руку тебя вести. Но я надеюсь, что не придется. Никогда и никому не показывай слабость.

— Это же…

Кружево. Не белое, скорее цвета сливок, с характерным тусклым золотым отсветом.

— Отдай это своему… портному. Пусть что-нибудь придумает.

— Вы знаете, сколько это стоит?

Много. Хайерское кружево. Ручное плетение на шелковых нитях. Урфину довелось видеть, как его делают. Медленно. Месяц работы и в результате — кусок, размером с детскую ладошку. Но и на этот товар, слишком редкий, чтобы предлагать многим, имелся покупатель. Вот только Аль-Хайрем без сожаления отказал ему.

— Я… не могу. Это слишком… дорого.

— Подарки не возвращают.

Вздох. Ну вот, сделал приятное. Теперь думает, чем она ему обязана.

— Вставай, — Урфин протянул руку. — Тебе пора отдыхать. И выбрось из головы всякие глупости. Считай, это я хочу похвастать.

— Чем?

— Тобой.

Определенно, это не самая лучшая идея.

Глава 22. Зима

Настоящий мужчина должен уметь правильно поджечь избу и разогнать коня, чтобы женщине было чем заняться на досуге.

Женское восприятие роли мужчин в жизни.

Юго наблюдал за тем, как преображается замок. Он словно открывался, позволяя зиме подойти ближе. И та кралась на мягких лапах, терлась о стены, оставляя на камнях льдистый подшерсток, дышала в окна инеем, играла мелодию ветра на трубах.

Снег выпал в одну ночь. Много. Густо. И выбеленный мир стал чист, как при рождении.

Юго не сумел удержать себя. Он забрался на вершину башни, одной из многих в Замковой короне, чтобы искупаться в сугробе. Колючие поцелуи ветра — что может быть лучше?

А потом зиму пустили на порог.

Белые холсты с осколками картин. Дерево.

Дорога.

И снежная крошка на полу.

Зеркала, которые крадут друг у друга отражения, чтобы спрятать их в стеклянной черноте, как зима прячет окна озер.

Юго приходил в зал каждую ночь, дожидался, когда обитатели замка засыпали, и приходил. Смотрел. Слушал. Поправлял то, что мог поправить, не будучи замеченным.

— Она специально, да? — спросил он у кота, единственного собеседника, который не раздражал, вероятно, тем, что был лишен возможности отвечать. — Конечно, нет. Она не знает про меня. Никто не знает. Беспечные дети на снегу… в моем мире детей оставляют, когда не могут прокормить. Смерть от холода милосердна.