Книга Употребитель - Алма Катсу

— Жаль, что наш староста не дожил до этого дня, — вздохнула моя мать.

А девочка! Мать и сестры говорили о ней с такой гордостью, словно этот младенец был произведен на свет стараниями всего городка. Все — кроме Невина, конечно — проявляли невероятный интерес к этому ребенку.

— Как Джонатан назвал дочку? — спросила я, макая последний кусочек хлеба в лужицу говяжьего жира.

— Руфью, в честь матери, — ответила Глиннис, вздернув брови.

— Хорошее христианское имя, — нараспев проговорила моя мать. — Не сомневаюсь, они хотели дать девочке имя из Библии.

Я стала водить кончиком пальца по столу:

— Наверняка имя выбрали не Джонатан с Евангелиной. Готова об заклад побиться: девочку назвала миссис Сент-Эндрю.

— Может быть, она и на том настояла, чтобы они как можно скорей родили, — робко произнесла Мэве, опасливо глянула на Глиннис и добавила: — Роды были уж очень тяжелые, Ланор. Евангелина едва жива осталась. Она же такая худенькая…

— И такая юная…

Мать и сестры дружно закивали. Мэве вздохнула:

— Я слышала, что повитуха посоветовала ей пока больше не рожать.

— Это точно, — подтвердила Глиннис.

— Ну все, хватит! — Невин воткнул в стол нож. Все вздрогнули. — Нельзя уже мужчине поесть спокойно? Обязательно надо все дурацкие сплетни про этого красавчика слушать?

— Невин… — попыталась возразить мать, но тот махнул на нее рукой и заставил замолчать, проворчав:

— Слушать больше ничего не желаю. Женился на сопливой девчонке — сам виноват. Позор, да и только. Да от него ничего другого и ожидать не приходится…

На несколько мгновений мне показалось, что брат прекратил этот разговор о детях, жалея меня. Он резко отодвинул табурет от стола и прошагал к стулу, стоявшему у очага. Там после ужина любил садиться отец. Странно мне было смотреть на Невина на отцовском стуле, с отцовской трубкой.

Судя по тому, как высоко стояла луна, была почти полночь, когда я, не сумев заснуть, слезла с полатей. Язычки догорающего в очаге огня мягко плясали на стенах. Мной овладело беспокойство, дома не сиделось. Мне нужно было общество. Обычно в это время суток я готовилась возлечь с Адером. Неожиданно я поймала себя на том, что мной владеет настоящий голод — только так я могу описать, насколько сильно мне хотелось уюта. Я оделась и как могла бесшумно выскользнула за дверь. Мой кучер спал в амбаре, укрытый горой одеял и согретый теплом, исходившим от ночевавшего там же скота. Я не стала седлать мерина — бедняга заслужил отдых, — а пошла пешком в сторону центра городка. Для простого смертного такая прогулка могла закончиться плачевно. Подморозило, дул порывистый ветер. Но меня никакая непогода не пугала, я могла пройти любое расстояние без усталости. Очень скоро я добралась до центра.

Куда пойти? Сент-Эндрю — городок маленький. Почти все дома стояли темные. Город спал, а вот паб Дэниела Дотери был еще открыт. В единственном окошке горел свет. Я немного помедлила у двери, гадая, не опрометчиво ли поступаю, явившись сюда в такой час. Женщины вообще редко заходили к Дотери — и никогда сами по себе. О моем появлении здесь очень скоро мог узнать Невин. Тогда он только укрепится в убеждении о том, что я — обычная шлюха. Но меня так манило внутрь. Там сидели согревшиеся у очага люди, они негромко переговаривались и время от времени весело смеялись. Тяга была непреодолимой. Я потопала ботинками, сбила с них грязь и вошла.

Посетителей в пабе было немного — и хорошо, поскольку помещение было тесное. Я увидела двоих лесорубов, работавших на Джонатана, и Тоби Остергарда, крепкого на руку отца бедняжки Софии. Теперь он и сам выглядел не лучше мертвеца. Кожа у него стала землисто-серой, он тупо смотрел в одну точку потускневшими глазами.

Как только я вошла, все повернулись ко мне. Дотери как-то особенно мерзко ухмыльнулся.

— Кружечку, — сказала я. Можно было не уточнять. Выпить в этом заведении можно было только пиво.

Зал паба когда-то был частью дома Дотери. Хозяин отгородил жилую комнату от зала, где поместил стойку, один небольшой стол и разномастные трехногие табуреты, сколоченные как попало — одна ножка короче двух остальных. В теплые месяцы тут играли в азартные игры, а в амбаре порой устраивали петушиные бои. Амбар стоял рядом, нужно было только перейти проселочную дорогу. Большинство посетителей в пабе не задерживались. Покупали небольшой бочонок пива, чтобы потом выпивать дома за обедом и ужином. Пивоварение — дело непростое, а Дотери в этом был мастак. Лучший в городе пивовар — так все считали.

— Я слыхал, что ты вернулась, — сказал Дотери, собирая со стойки мои монетки. — Выглядишь славно. Похоже, в Бостоне тебя не обижали. — Он смерил меня откровенным взглядом, оценил мою одежду. — И на какие же шиши деревенская девица себе такого напокупала?

Дотери, как и мой брат (да как все, если на то пошло), конечно, догадался, из-за чего я стала состоятельной женщиной. Ни у кого, правда, не хватало духа открыто обвинить меня. Но слова Дотери меня задели; он явно выпендривался перед посетителями. Но что мне было делать? Я загадочно улыбнулась ему, поднося кружку к губам.

— Я поступила так, как поступили до меня очень многие, чтобы жить лучше. Я связала свою жизнь с богатыми людьми, мистер Дотери.

Один из лесорубов ушел вскоре после моего появления, а другой подошел и пригласил меня посидеть с ним за столом. Он услышал, как Дотери упомянул о Бостоне, и мечтал поговорить с тем, кто недавно приехал из большого города. Лесоруб был молоденький, лет двадцати, пожалуй. Милый парень и на удивление чистый — в отличие от большинства тех, кто работал на Сент-Эндрю. Он сказал мне, что родом он из простого скромного семейства, жившего неподалеку от Бостона. В Мэн он приехал подзаработать. Получал он неплохо, но очень страдал от жизни в глуши. Ему не хватало городского разнообразия, веселья. У паренька слезы набежали на глаза, когда я описала, как выглядит городской парк в солнечное воскресенье, как блестит при полной луне вода в Чарльз-Ривер.

— Я надеялся уехать отсюда до первых снегов, — признался парень, глядя в кружку, — но услышал, что семейству Сент-Эндрю нужны рабочие руки на всю зиму и что платят они достойно. Правда, те, которые на зиму тут оставались, говорят, что уж больно одиноко и тоскливо.

— Ну, это с чем сравнивать, — улыбнулась я.

Дотери громко стукнул кружкой по кленовой стойке.

Мы с лесорубом вздрогнули.

— Заканчивайте. Спать пора. Время вам разойтись по домам.

Мы вышли на улицу и постояли у закрытой двери, ежась от холода. Молодой лесоруб прижался губами к моему уху. Мягкие волосики на моей щеке потянулись к его горячему дыханию, как подсолнухи к солнышку. Он признался, что у него давно не было женщины. Денег у него было немного, и он поинтересовался, согласна ли я удовлетворить его желание на таких условиях.

— Надеюсь, насчет твоей профессии я верно угадал, — пробормотал он со смущенной улыбкой. — Ты пришла к Дотери одна, ну и…