Книга Зверь в каждом из нас - Владимир Васильев

– Волков, Виталий, делают не генетики, а генералы и президенты. Если ты еще не понял.

Лутченко виновато вздохнул.

– Да я-то понимаю. Но так уж сложилось, что мы обязаны выполнять приказы. И мы будем их выполнять. Сегодня – ты. Завтра – я. Это разведка. Это политика.

– Черт бы побрал разведку с политикой на пару, – угрюмо сказал Арчи.

– Поберет. Но это все равно не отменяет приказов и необходимости им подчиняться. Увы.

– Заходим, – предупредил махолетчик из кабины. – Пятиминутная готовность.

– Слушайте, – спросил вдруг Генрих. – А зачем вообще нужна эта комедия? Что нельзя было просто послать за яхтой катер с пограничниками? Ну, или с нами в конце концов?

– Нельзя, – пояснил Лутченко. – Во-первых, при нормальном ветре катер яхту просто не догонит. Такую во всяком случае. И еще – по нашим данным в патруле есть люди Варги. И мы не знаем что они могут выкинуть. Понимаешь? Если мы затеем операцию перехвата, мы можем быть атакованы. А сие чревато неожиданностями. Золотых же страшно не любит неожиданности.

– Можно подумать, что я от неожиданностей буду застрахован, – угрюмо заметил Арчи. Он вообще выглядел угрюмо, причем с каждой минутой мрачнел все больше и больше.

«Как бы он не сломался, – озабоченно подумал Лутченко. – Неужели, подведет?»

А вслух сказал:

– У тебя будет фора. В принципе, всю эту шатию можно просто притопить…

Арчи как раз вгонял в узкий карман на бедре метательный нож.

– …но лучше, к примеру, ножичком. Для верности.

– А иглы с парализатором не лучше?

Лутченко недовольно поморщился.

– Шериф, живой генетик, который знает как делаются волки, может попасть под дурное влияние. Его могут похитить. У него могут похитить жену и детей, чтобы вынудить его делать то, что вздумается каким-нибудь психам вроде Варги. А мертвецы забывают все, что знали. Напрочь забывают. Такие дела.

– Так что мне, игломет вовсе не брать?

– Не бери. Не будет лишнего искуса.

– Большое спасибо! – едко поблагодарил Арчи. – Фитиль на семь персон! Место в психушке мне уже забронировали?

– Арчи, – взмолился Лутченко вполголоса. – Не нужно, а? У тебя же семнадцать фитилей за кормой, пусть даже почти все сухие, ты один из наиболее опытных агентов Земли. Если ты не сломался в начале, зачем тебе ломаться теперь? Неужели непонятно: лучше сейчас убить семерых, чем потом эти семеро наделают волков, которые убьют тысячи?

– Прекрати меня лечить, – Арчи неожиданно даже для себя окрысился. – Срал я на всю нашу лицемерную мораль, понятно? Я своей любви в глаза хочу смотреть, и чтобы при этом стыдно не было и взгляд опускать не хотелось! Это ты в состоянии понять?

Лутченко явно хотел напомнить, что вышеупомянутая любовь Арчибальда Рене де Шертарини и сама далеко небезгрешна. Но что-то подсказало ему: не стоит. Именно сейчас – не стоит.

И Виталий Лутченко промолчал.

Промолчал и Генрих, который вдруг подумал, что последнее время слышит от Арчи много трескучих фраз и при этом фразы далеко не так бессмысленны, как пытается выставить тот же россиянин Лутченко. Генриху и самому иногда становилось не по себе. Многое, во что он верил в течение долгих лет, внезапно оказалось не крепко вросшим в землю зданием, а эфемерным карточным домиком, и было сметено первым же легким порывом ветра.

А еще ему вдруг стало отчетливо ясно: чтобы хранить жизни своих соотечественников нужно непременно отнимать жизни других соотечественников. Потому что иначе просто не получается. И неважно, что защищая интересы Европы он убивает, к примеру, туранца или американца. Туран и Америка греются под одним солнцем и одни и те же звезды поочередно смотрят на Туран и Америку с высоты. Пока человек жив – его можно называть как угодно – американцем, туранцем, зулусом. А когда жизнь у него отнимают – становится безразлично кем он был.

Генриху мучительно захотелось бросить свое ремесло, от которого он еще совсем недавно получал удовольствие. Только как-то уж слишком сложно и стремительно обернулись события, и пришлось убедиться, что до сих пор жил с полупрозрачной пеленой перед глазами, и пелена эта пропускает далеко не все.

Если бы Генрих узнал насколько точно его мысли совпадают с мыслями Арчи – он бы, наверное, удивился. А возможно, и не удивился бы. Он проработал во внешней разведке достаточно долго, чтобы не удивляться, когда подтверждается очевидное, хоть и кажущееся невероятным.

– Елы-палы, – ругнулся из кабины офицер-махолетчик и содрал с головы шлемофон. – Серега, заведи-ка на громкую!

В тот же миг в натянутую тишину ворвался гул сразу нескольких голосов и еще масса сливающихся звуков.

– …идут на форсаже! Два штурмовика сбито!

– Первый, первый, прошу помощи, тонем!

– «Отпор», эвакуируйте экипаж!

– Что, черт возьми творится? – Лутченко требовательно взял офицера за локоть.

– Несколько катеров в Береговом откололось от эскадры; они расстреляли звено европейских штурмовиков. Прямо в воздухе. Потом потопили два своих же катера и подбили еще четыре. Мятеж. Они отсекли яхту от берега и от воздуха. Собственно, мы единственные, кто сейчас дальше от берега, чем яхта. Наших ученых неплохо охраняют…

– Кэп! – испуганно доложил один из пилотов. – Президент на связи…

Офицер вытаращил глаза и снова припал к шлемофону. Потом поднял ошалелый взгляд на Арчи.

– Вас…

Арчи обреченно взял шлемофон.

– Слушаю.

– Агент де Шертарини?

– Он самый.

– Говорит президент России. Надеюсь, вам знаком мой голос.

– Знаком.

Арчи не стал добавлять обязательно-уставное для служащего разведки «господин президент».

– Вы должны немедленно высадиться на судно с беглецами и устранить Ицхака Шадули и его учеников! Физически устранить! Любой ценой! Это приказ, категорический приказ! Наделяю вас исключительными полномочиями, можете приказывать всем, кто сейчас вместе с вами! Там ведь есть сотрудники вэ-эр?

– Есть. Двое.

– Командуйте ими! Командуйте также сотрудником европейской вэ-эр, с Европой все согласовано! Приступать немедленно! Вам понятно?

– Понятно, – глухо отозвался Арчи. – Приступаю.

Он опустил шлемофон.

– Поздравляю, – сообщил он, глядя на Лутченко. – Теперь операцией командую я. И нам приказано немедленно устранить Шадули и его учеников.

– Мне приказано оказать вам любое возможное и невозможное содействие, – поддакнул офицер-махолетчик. Глаза у него оставались круглыми, как у совы. – Приказывайте…

Генрих тем временем тоже выслушал в шлемофоне отрывистую тираду по-немецки.