Книга Названец. Камер-юнгфера - Евгений Андреевич Салиас
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Единственное, в чём он мог обвинить Егунова, была сказка, им рассказанная. На остальное не было никаких доказательств, и так как Егунов был человек крепкого телосложения, то мог легко противостоять истязаниям и не подтвердить, не сознаться во взводимых на него обвинениях, которые падали тогда на доносителя. А не подтвердившийся признанием оговор дорого обходился обвинителю. Он сам уже судился за оклеветание, подвергался пыткам, а стало быть попадал в положение подсудимого.
XVII
Между тем, пока продолжался суд над капитаном и купцом, вновь случилось событие в столице. Кудаев был очевидцем нового приключения, будучи назначен по наряду на службу. Диковинный случай не мало смутил преображенца и заставил даже волноваться.
Знаменитый русский полководец, фельдмаршал и командир Преображенского полка, граф Миних, очутился вдруг в свой черёд почти в том же положении, в каком находился герцог-регент. Он был в опале и под судом.
Ещё недавно он во главе своих преображенцев избавил принцессу Анну Леопольдовну, а вместе с ней и всю Россию, от кровопийцы и людоеда Бирона и произвёл ловкий и отчаянно дерзкий переворот в государстве. Теперь он сам был арестован на квартире, и к дверям его горницы приставили часовых из того же Преображенского полка.
В числе этих часовых очутился рядовой Кудаев. Он изумлённо глядел на проходившего мимо него из горницы в горницу фельдмаршала в его домашнем одеянии, простом атласном шлафроке.
Граф Миних был уже не тот гордый, с блестящим орлиным взором, фельдмаршал. Это был подсудимый, обвиняемый. В чём? Никому не было известно. А тем менее ему самому! От него просто хотели избавиться, так как его боялись.
Враги его объяснили робкой принцессе, что этот смелый и любимый солдатами полководец, так храбро свергнувший Бирона с высоты его величия, может точно так же дерзко и ловко наложить руку и на правительницу ради личной своей выгоды. Он может сделать переворот ради родной дочери Великого Петра, которая всё-таки имела более, чем кто либо, прав на российский престол. И однажды фельдмаршал был заарестован на дому и к нему: приставили часовых из его же полка.
Кудаев, глядя на теперешнего графа Миниха, задумчивого и печального, невольно сравнивал его с капитаном Калачовым и из этого сравнения или сопоставления произошло нечто очень странное.
Кудаев начинал примиряться с своей совестью относительно своего доноса.
"Как я с Петром Михайловичем поступил, так вот они, сильные люди, принцы, правители поступили и с фельдмаршалом. У меня Пётр Михайлович без вины виноват, ради корыстных видов, а у них граф Миних без вины попал, тоже ради злостных намерений. Они ещё, пожалуй, хуже меня! Я на язык невоздержен был, проболтался, попал в западню и сделался доносчиком против воли. А они заслуженного человека, славного фельдмаршала и полководца, ни за что, ни про что разжалывают и судят, чтобы только от него избавиться".
Однажды граф Миних, задумчиво и грустно проходя мимо Кудаева, стоявшего у дверей под ружьём, узнал его и остановился.
— Мне твоё лицо знакомо, — произнёс он. — Ты, сдаётся мне, был со мною в ночь под девятое ноября, когда мы герцога брали!
— Точно так-с, — отозвался Кудаев.
— Ты на улице со мною оставался?
— Нет-с, меня взял господин адъютант с собой. Я из первых вцепился в его светлость.
— Из первых! Что так? Зол был на него?..
— Никак нет-с. Господин адъютант ваш указал...
— И повалил герцога на пол? — выговорил, странно усмехаясь, Миних.
— Точно так-с.
— И бил? Из всех сил колотил?
— Точно так-с, — тихо вымолвил Кудаев, так как в голосе фельдмаршала была лёгкая насмешка.
— Ты же, может быть, и полотенце ему в рот воткнул?
— Нет-с не я, — отозвался Кудаев.
— И за то спасибо! А почему ты пошёл на это дело — герцога арестовывать? Потому что я вас позвал?
— Точно так-с.
— А нынче вот, хоть бы завтра в ночь, ты меня, на пол поваливши, будешь кулаками тузить, и тряпку какую в рот мне сунешь. Так ли?
Кудаев молчал.
— Ответствуй: будете вы, вот, меня, ночью, вы, преображенцы, брать и везти в Шлюссель или в иную другую крепость? Будете вы меня по полу валять и тузить?
— Я не буду, — выговорил Кудаев.
— Почему же это?
— Уж, право, не знаю-с. Только вас я не трону!
— Ну так тронут здорово твои товарищи. За них можешь ты отвечать или нет? Могут они меня исколотить прикладами до смерти?
Кудаев молчал.
— Молчишь? Вот видишь ли. А коли через месяца два или больше выищется какой сорванец и поведёт вас забирать под арест правительницу с императором, чтобы возводить на престол цесаревну, ведь пойдёте опять?
— Я не пойду.
— Не ври, пойдёшь. Пообещают тебе, как в ту ночь правительница, несколько рублей в награду — и пойдёшь. А то — чин. Из-за чина ты чего не сделаешь.
И по мере беседы голос Миниха всё возвышался. Наконец он смолк на мгновение, пристально глядя в лицо рядового, и вдруг вымолвил, как бы раздражаясь:
— А знаешь ли ты, молодец, почему вы всё это делаете и веки вечные делать будете? Не знаешь? Нет?
Кудаев не знал, что отвечать и что-то пробормотал.
— Я тебе скажу. Потому что вы — янычары. Янычары!
Кудаев, не понимая слова фельдмаршала и предполагая, что это немецкое слово, молчал и только повторял его про себя, чтобы запомнить и спросить потом у товарищей, что оно значит по-немецки.
Граф Миних простоял мгновение молча, как бы задумавшись. Затем снова поднял глаза на рядового, оглянул его с головы до ног, усмехнулся ядовито и, двигаясь к себе в спальню, проговорил вполголоса:
— Янычары, янычары...
XVIII
Вскоре после того Кудаев был озадачен двумя приключениями, смысла которых отгадать не мог.
Однажды в казармах он встретил офицера Грюнштейна, который обошёлся с ним очень вежливо и даже предупредительно, а поболтав о каких-то пустяках, пригласил его к себе в гости.
Кудаев хотя и был из дворян, но был солдат! Грюнштейн хотя и был из евреев, да вдобавок обанкротившийся купец, теперь всё-таки пользовался правами своими и считался наравне с другими офицерами. Поэтому приглашение Грюнштейна было, конечно, для Кудаева очень лестно.
Когда
