Книга Дом Ночи - Дмитрий Геннадьевич Колодан

На том ее везение и кончилось.

— Эй! Рыжая! — крикнула Лаура. Судя по всему, она перегнулась через перила, но точно сказать Кати не могла. Хоть бы эта мерзавка не удержалась и свалилась в воду! — Давай, покажись. Я знаю, что ты здесь. Видела, как ты лезла через перила!

Кати промолчала. Лаура блефует? Или действительно что-то заметила? В любом случае лучше не рисковать. Как долго они будут ее караулить? Ведь не до ночи же? Мама, поди, уже волнуется, а ведь ей сейчас нельзя волноваться…

— Сдрейфила, да? — Лаура сплюнула в воду. — Вылезай. Даю слово — по лицу бить не буду.

Кати плотнее прижалась к стене. Холодная сырость бетона чувствовалась даже сквозь одежду. Мать всегда ее предупреждала: не сиди на камнях, застудишь почки или какие-то придатки. Но сейчас Кати была готова пожертвовать чем угодно, только бы троица наверху оставила ее в покое.

— Слышь, подруга, а я знаю, как нам ее оттуда выкурить. — Казик гаденько хихикнул. — Есть у меня одно средство.

— Да лана! — Третий из преследователей наконец решил заговорить. Голос был девичий, но такой безликий, что Кати его не узнала.

— А то! — с петушиной гордостью ответил Казик. — Но вы, дамы, отвернитесь, что ли…

— В смысле? — напряглась Лаура, но тут до нее дошло: — Эй! Ты что собрался…

— Ну!

— Фу! Казик! Какая мерзость! — Лаура заржала, как скаковая лошадь.

— Зато средство действенное! Выскочит, как мышка из норки, а не выскочит — так ей же и хуже!

— Давай уже, чего ждешь?

— Вы это, как бы… — Казик смутился, а вот смутить Лауру было непросто.

— Да забей. Чего я там не видела? Давай уже, не хочу пропустить, как эта овца выпрыгнет как ошпаренная.

Казик пробурчал что-то неразборчивое, послышались звуки возни, и сверху в реку потекла желтоватая струя — под дружный хохот девиц.

У Кати сжался желудок. Как же это низко и мерзко! Только такой придурок, как Казик, мог до такого опуститься. А сам, поди, считает себя героем и наслаждается вниманием! Конечно, на Кати ничего не попало, и не могло попасть, но от обиды и унижения слезы навернулись на глаза.

То, что они ее не достали, не имело никакого значения. Правда не интересна никому. Уже завтра Лаура и ее подруга растреплют о случившемся по всей школе, причем в таких подробностях, каких никогда не было. Но слушать будут их, а вовсе не жалкие попытки Кати оправдаться. Да ей даже рта не дадут раскрыть, и позорное клеймо останется с ней до самой смерти. Которая, впрочем, не заставит себя долго ждать.

— Ну? Вылезла рыжая? — спросил Казик.

— Не… Поди, сидит там, обтекает.

— Или ее вообще там нет, — влезла девица с бесцветным голосом.

— Да есть она там, — огрызнулась Лаура. — Слышь, а давай мы с Казом подержим за ноги, а ты посмотришь, что там под мостом творится?

— Ну уж нет, спасибки.

— Дрейфишь?

— Нет. Не хочется, чтобы после того, что я видела, твой дружок трогал меня теми же руками.

Лаура снова заржала:

— Зачет! А может, мы подержим Каза? А он зафоткает все на телефон?

— Не, не, не, — поспешил вмешаться Казик. — Вы ж меня не удержите.

— И то верно, — вздохнула Лаура. Неожиданно голос ее переменился: — К черту! Надоело. Руки замерзли, да и жрать охота. Вы как?

— Почему бы и нет? — сказала бесцветная девица.

— Тогда пошли. Каз угощает, правда же? Эта курица никуда от меня не денется, а пока пусть себе обтекает.

Кати беззвучно всхлипнула.

Они все равно ее увидели — с набережной на противоположном берегу. А потом еще полчаса что-то кричали, прыгали, улюлюкали и показывали на нее пальцами, пока наконец им это не надоело. Все это время Кати сидела на корточках, обхватив себя руками за плечи, и плакала без слез.

Страница дневника: 16 апреля

Чего ты боишься?

Собак. Не знаю, почему так. Когда я была маленькой, я мечтала о собаке: большой, лохматой, с добрыми глазами. Такой, чтобы можно обнять ее за шею или кататься на ней, как на пони. Сенбернар подошел бы в самый раз. Но потом что-то случилось… Наверняка что-то случилось. Может, меня покусала какая-нибудь шавка, а я об этом забыла? Такое возможно?

Сейчас, если я встречаю собаку, меня трясет, ладони потеют, голос дрожит так, что я двух слов не могу связать. Хочется лишь одного — бежать, и как можно дальше. Спрятаться в какую-нибудь норку, где никакая собака меня не достанет, и сидеть там до скончания дней.

Герберт (мамин приятель) говорит, что я должна учиться справляться со своими страхами. Что я должна ими командовать, а не они мною. Он не понимает или не хочет понимать, что это сильнее меня. Думает, я просто выделываюсь, чтобы привлечь внимание. Я слышала, как он говорил об этом маме. Может, в прошлой жизни я была кошкой? Неспроста же меня назвали Кати?

У нашей соседки есть собака — старый стриженый пудель. Соседка говорит, что это добрейшее существо на земле. Что он и мухи не обидит, а чтобы он кого укусил — в жизни такого не было. Он даже с кошками дружит, и все такое.

Но когда я увидела его в первый раз, когда он побежал ко мне, видимо, чтобы облизать меня с головы до пят, у меня случилась истерика. Будто крышу сорвало. Я орала и вопила. В общем, как потом сказала мама, вела себя самым неподобающим образом. У соседки, мол, слабое сердце, а от моего визга с ней чуть инфаркт не случился. А как по мне, то лучше бы случился — тогда бы ее шавку увезли бы в собачий приют. Соседка меня ненавидит. Плевать. Главное, чтобы она, вместе со своей псиной, держались от меня подальше.

А еще я боюсь за маму. Боюсь, что с ней что-нибудь случится, особенно сейчас. Герберт тоже за нее боится, а может, не за нее, а за малыша, и потому гонит меня, как будто я могу ей навредить. Он этого не говорит, но я знаю: он думает, что, если бы меня не существовало, всем было бы лучше. И, если писать здесь только правду, иногда я тоже так думаю.

Тварь из реки

Прошел час, как Лаура с приятелями ушли, а Кати все сидела под мостом. Она не пыталась выбраться самостоятельно или позвать на помощь. Просто сидела и смотрела на ползущую реку, а время словно