Книга Вода в решете. Апокриф колдуньи - Анна Бжезинская

жизни графа Дезидерио посторонним запрещалось входить в деревню Киноварь и тайны вермилиона тщательно оберегались от чужаков.

Я ответствую, что мне были зачитаны клятвенные показания жителей деревни Туи и подданных Его Святейшества епископа Урджело ди Крема, которые подтвердили, что много лет назад их сестра увлеклась одним молодым человеком из просветленных, когда пасла вместе с отцом его стада на высокогорных пастбищах. Признаюсь, что во времена моей молодости юноши из нашей деревни с удовольствием убегали туда и летом ночевали в пастушьих лачугах. Жарили молочных ягнят, пили вино и развлекались танцами и песнями, а также другими греховными забавами, но я не хочу калечить ваши монашеские уши своими описаниями. Так могла сбиться с пути и не одна дочь пастуха, вероятно, от избытка вина и опьяненная запахом свежескошенного сена, и через девять месяцев расплатиться за этот грех, в боли, поту и смраде приведя в мир ребенка. И будьте уверены, что не встретило бы ее за это никакое другое наказание, кроме родительских укоров и нескольких месяцев отшельничества у какой-нибудь услужливой тетки, потому что дитя скрыли бы, как поступали со многими другими бастардами, заплатив какой-нибудь бедной селянке, чтобы она их вскормила собственным молоком, а подросших отдали бы в монастырь, где многим подкидышам внушили, как вы знаете, смирение, скромность и богобоязненность.

Подтверждаю также, что зачитали мне показания братьев той распутницы – если она действительно существовала и не является хитрой выдумкой лжеца-сапожника, сочиненной для собственных или чужих целей, – что все пошло не так, потому что обычный грех прелюбодеяния дочь пастуха усугубила гораздо более серьезным отступничеством, сговорившись с юношей просветленных, столь же неразумным, как и она, о побеге. Ее братья утверждают, что они намеревались отправиться к берегу моря, где, как они думали, их никто не узнает и не будет преследовать из-за его ереси или ее распущенности. Там они собирались заняться торговлей или каким-нибудь иным легким занятием, от которого подбородки горожан обрастают жиром, а плечи приобретают скользкую мягкость, непривычную для наших мест. Они решили, что откроют мастерскую, постоялый двор или трактир, ведь нет ничего проще, в портовых городах гораздо легче разбогатеть, чем в запыленных горных деревнях, где молодость увядает от тягот и незаметно превращается в горькую, как полынь, старость. Сей ловкий план сочинила эта пара молодых дураков, скрепив его сладкими слюнями и, как вы понимаете, украденным вермилионом, потому что и девица выгребла у отца из кошеля все монеты за овец, проданных с прибылью на ярмарке, и парень, не желая отставать и всем быть обязанным пастушескому серебру, вынес из Интестини мешочек руды.

Я все отрицаю и, положа руку на сердце, отказываюсь от жизни этой несчастной крестьянки. Посему я отвергаю показания моих лживых защитников, коих вы привели по наущению того сапожника и без зазрения совести ставите теперь передо мной, так же как и прежде долгие недели я отвергала показания моих обвинителей. Моя жизнь – это не клубок шерстяных ниток, чтобы вы могли их запутать и связать по своему усмотрению, если вам так хочется успокоить свою совесть после того, как сделали из меня ведьму, братоубийцу и самую мерзкую негодяйку. Да, много дней назад я рассказала вам о дочери пастуха, которую схватили вместе с юношей из деревни под названием Киноварь, а затем жестоко замучили, а также о ее отце, который отравил колодцы на пастбищах и в отчаянии или из мести перебил своих овец. Но я не знаю, откуда он родом и куда он бежал, преследуемый нашими проклятиями из-за дочери, которую он вырастил распутницей, и ущерба, который он причинил нам. Я помню смерть той девушки, потому что, поверьте, воры вермилиона не умирают легко, а поскольку я своими глазами видела ее мучения, то могу честно поклясться, что отцу, конечно, не удалось выкупить ее, как утверждает ваш фальшивый сапожник, и убедить старейшин закопать вместо нее на месте казни овцу с содранной кожей. Они не поддались бы его уговорам, даже если бы он швырнул им под ноги все золото мира, потому что наказание и надзор за вермилионом, как вам охотно подтвердят все мои земляки, находились под контролем старого пристава. Не думаю, чтобы он, приняв во внимание молодость и любовное ослепление двух воров, нарушил закон, стражем которого его назначили. И хотя штольни Интестини скрывают многие тайны, поверьте мне, вы не добудете из них чудесно спасенную от смерти дочь пастуха, ибо чудо – поистине редкая монета, и при моей жизни ею поскупились для многих, кто был благороднее и лучше, чем она. Ее не переправили за ворота, спрятав под овечьим руном, и не продали вместе с щедрым приданым сапожнику, чтобы тот увез ее в чужие края, где никто не распознает на ее пальцах следы вермилиона. Прежде всего, я не она, и я не плод чресл безымянного пастуха, пахнущего овечьим навозом, дымом и потом. Вы не отправите меня в Сан-Челесту в повозке сапожника, полной шил, дратвы и плохо выделанных шкур. Не рассчитывайте, негодяи, что после всех потерь, испытанных мною прежде, я позволю вам отнять у меня моих братьев!

Поэтому я отрицаю во второй, третий и десятый раз, что этот человек, которого вы бесстыдно ставите передо мной, был моим мужем. Я никогда не связывала с ним свое тело, потому что даже в те времена, когда я и правда распоряжалась собой излишне расточительно, я выбирала любовников лучшего порядка, нежели выскабливатель голенищ с потрескавшимися и пропитанными кожевенным жиром руками. Впрочем, я сомневаюсь, что он действительно притащился сюда аж из Сан-Челесты, потому что страна наша из-за мятежа моего брата Вироне и других беспорядков превратилась в бурную реку. К тому же сапожники редко поддаются порывам сердца, и навязчивый избыток чувств они обычно гасят вином, которое успокаивает любые страсти. Простите, но я не верю, что мастер этого достойного ремесла более четырех недель тряс свою задницу по бездорожью просто для того, чтобы воссоединиться со своей старой половинкой, которая не родит ему новых детей вместо тех, кого унесла чума, и так истерзана телом после любезностей, оказанных ей мастером Манко по воле сего трибунала, что не скоро начнет хлопотать вокруг похлебок, копченостей, соленой трески, устриц и паштетов, чтобы наполнить его брюхо. Впрочем, кто бы он ни был, пусть возвращается туда, откуда пришел. Пусть найдет богобоязненную девицу и обрюхатит ее десятком жирных отпрысков, которых он будет по-отечески отчитывать и обзывать бездельниками и мерзавцами, что не могут дождаться его смерти. И конечно, он не погрешит