Книга Пленники Амальгамы - Владимир Михайлович Шпаков

такое читал… – разлепляю губы.

– Еще бы! Это ж у тебя из кармана выпало!

Открыв заслонку, он швыряет листок в топку.

– Вот где место этой херне… Сам-то как? Крыша встала на место?

Мне трудно оценить свое состояние. Пока понимаю, что а) мне далеко до Святого Антония, б) хрустального шара я так и не обрел. То есть Дураком сделался, а целокупного восприятия мира как не было, так и нет; есть только чугунная голова и рвотные позывы, хотя блевать нечем, я пуст, как высосанная с похмелья бутылка пива…

– Извини, что-то я перестарался… Но ты же сам хотел? А тогда за что боролся, на то и напоролся! До вас ведь слова не доходят, вы думаете, что съехать с катушек – это весело. По-вашему, псих – это хихикающий придурок, у которого мозги отъело, и он ничего не чувствует! На самом деле это страшно! Липкий страх обволакивает тебя, как слизь, проникает внутрь, до кишок, до костей, ты уже не можешь связно мыслить, поглощенный ужасом, – и постепенно теряешь себя! Твоя память внезапно тебя предает, подкидывая то, чего отродясь не было, а бывшее – стирает, как тряпкой с доски стирают мел. Твою личность словно обрезают по краям, ее куски кто-то сжирает, и они исчезают навсегда… Безумие – это ампутация личности, понимаешь?! Один идиот, помню, ляпнул: «Вася, псих не осознает, что он псих, поэтому ему легко!» Это все равно, что сказать: безногий не осознает, что он безногий. Еще как осознает! И мучается от фантомных болей!

Лично я не считаю, что душевная боль – фикция. Но спорить не хочу, хочу узнать – кто такой Вася?

Истопник встает, шурует в топке, усаживается обратно.

– Я Вася. Или тебя Вергилий больше устраивает? Ну да, ты ведь из тех, кто ищет в болезнях высокий смысл! Сам норовит лишить себя рассудка, чтобы до чего-то дойти… А там ни хрена нет! Тьма беспросветная!

Следующие несколько часов (дней?) напоминают процесс снятия слоев с луковицы либо капусты. Сердцевина радикально отлична от выдумки: вскоре Гефест с Вергилием растворяются в спертом воздухе, уступая место молодому перспективному инженеру, что ковал оборонный щит в закрытом уральском городе. Квартира, удачная женитьба, карьера – все составляющие жизненного успеха были налицо, даже ребенок имелся в планах. Но, когда супруга была уже на сносях, небо померкло, а вокруг начали мелькать подозрительные персонажи. Их интересовала совершенно секретная документация, с коей работал наш инженер, а тогда – срочно врезать замки в ящики рабочего стола! Если кто-то проходит рядом – быстренько перевернуть лист, а лучше всего накрыть собственным телом. Коллеги посмеиваются, он же строчит докладные записки вышестоящему начальству, мол, первый отдел мышей не ловит, а мы ведь боеголовки клепаем, не мясорубки! Тут же проверка, отдел ставят на уши, так что смешки моментально прекращаются. Зато начинаются под-колы и странные исчезновения бумаг. То один документ исчезнет, то другой, а ведь они под личную ответственность из секретного архива берутся! А затем вообще раздается звонок по внутреннему телефону, мол, срочно вызывают на другую площадку, там тебя премия ожидает! Инженер несется в указанное место, бегает по кабинетам, а на него смотрят как на идиота! Оказывается, чей-то розыгрыш! Ему влепляют выговор за самовольную отлучку, но дальше легче не становится: третируют все кому не лень, даже желторотая молодежь, пришедшая после институтов клепать боеголовки. Однажды дохлую мышь в столе обнаружил, в другой раз кто-то пепельницу с окурками опрокинул на важный чертеж. «Стукач!» – слышалось шипение за спиной, а небо продолжало меркнуть, вражеских лазутчиков прибавлялось, а главное, супруга все чаще оставалась ночевать у мамы. После того, как она объявила, что сделает аборт, лазутчики начали ходить за ним по улицам. Оглядываясь, он спешил со службы домой, где просил жену запереть двери на все засовы. Та запирала, и опять за свое: от тебя рожать не буду! Почему?! А наследственность у тебя дурная, да и сам ты… Точкой невозврата стала банальная куча собачьего дерьма. Собравшись на службу, инженер спускался по лестнице и поскользнулся на плюхе, оставленной чьим-то невоспитанным псом. Удар головой о ступеньки, а дальше панический приступ: лазутчики хотят его убить! Он мечется по подъезду, ломится в квартиры, чтобы найти и задержать злоумышленников, в итоге – скорая, укол и больничная палата. В секретном городке не было психушки, только пункт неотложной психиатрической помощи. И наш инженер (не без стараний супруги) оказался в Пироговке, благо происходил из здешних мест. Далее череда госпитализаций, несколько лет на психотропах, но год назад все как рукой сняло. Лазутчики перестали маячить за спиной, небо просветлело, короче, мир обрел прежнее измерение.

– Что ж не вернулся к боеголовкам? – усмехаюсь. – Думаю, и супруга простила бы…

– Наверное. Только я ее не простил; и коллег своих прощать не собираюсь. Понял я кое-что про вас, здравомыслящих. А вот ты про себя что-то понял? А?

Когда ковыляю (а я буквально ковыляю) домой, голова гудит, будто рельса, по которой стучат молотком. Понял я что-то или всего лишь постоял на границе миров, так ее и не переступив? Не знаю. Знаю только, что меня сунули мордой в грязь, провели надо мной эксперимент, как над подопытным кроликом. «Я кролик, – говорю себе, – я лабораторная мышь, а задумал эксперимент известно кто!» Обида в душе пухнет, нарастает снежным комом, чтобы спустя пару дней выплеснуться в комнате свиданий.

– Да как ты смел?! Как совести-то хватило?! Все для тебя делаю, ношусь с тобой, а ты?!

Уставившись в угол, сын молчит. Я принес себя в жертву, кричу, и опять ноль реакции! Ты меня слышишь?! Зачем это сделал?! В ответ пожимают плечами:

– Ты хотел узнать про Зверя? Вот и узнал.

– Но я мог умереть!!

Пауза, затем тусклым голосом произносят:

– Ты мог. А я уже умер. Поэтому оставь меня в покое.

А вот не оставлю! На нас оглядываются родственники и пациенты, только мне плевать – в небритом существе, обряженном в больничную робу, сосредоточено зло мира, он – корень бед, более всего хочется, чтобы сын исчез, растворился в спертом воздухе или вылетел в приоткрытую форточку, как темный дух!

– Что случилось?! – рядом возникает дюжий мужик в халате. – Проявляет агрессию?

– Не совсем… – бормочу. – Но понимания, как видите…

– Тогда сворачиваем свидание! Эй, встаем и в палату!

Когда Максима уводят, железной хваткой сжав руку, мне его не жалко. Он-то не будет заниматься моими проблемами, а их выше крыши!

На следующий день вывешивают приказ о моем увольнении. Зачем-то его вывесили в редакционном коридоре,