Книга Магистерий. Черный Петер - Анастасия Воскресенская

Вернулся падре Жасан, рядом с ним шел взволнованный и несколько встрепанный Люсьен, по обыкновению нагруженный папками, а на плече у него висел малый ящичек на ремне, даже на вид старинный.

Сколько бумаги тратят, сонно подумал Лео, садясь и протирая глаза. Целый лес, наверное, извели.

— Господин де Лерида, я вам одежду привез, — сказал Люсьен.

— Благодарю, — Мануэль, до того сидевший на своем стуле неподвижно, как изваяние, поднял закопченное лицо и сверкнул острыми зубами. Не вполне человеческими.

«Неужели я несколько часов назад пообещал этому созданию свести его с дядей, — подумал Лео. — Нет, наверное, я все же неисправим».

«Щелкунчик хоро-о-оший!» — вспомнился собственный детский вопль.

— Приступим?

— Господин Грис, сядьте, пожалуйста, вот тут и подпишите.

В часовне, наконец, зажгли нормальный свет, Лео вчитался. Какая-то бюрократическая писуля насчет того, что упомянутый имярек по запросу Инквизиции согласен свидетельствовать о всем, что увидит во время ритуала «Ignis speculum», который проводится с разрешения и по требованию младшего секретаря консистории Жасана Леблана.

Что это еще за «огненное зеркало» такое, подумал Лео, черкая самопиской, где указано. Ни о каком «Ignis speculum» он сроду не слышал и не читал, видимо, тут была бы уместна поговорка «в каждой избушке свои погремушки».

Лео знал, что вода, особенно морская, хорошо сохраняет информацию, и некоторым потомкам фей источников — а особенно трем сестрам из Кэр-Ис — удавалось воду «расспросить», и довольно подробно. Но что подобное возможно сотворить с огнем — не знал.

В церкви всегда горит огонь, даже если все свечи погашены. В ризнице, если там кроме облачений хранятся какие-нибудь священные предметы, тоже, скорее всего, зажжена лампадка. Это живой огонь, и он наверняка помнит, что происходило вокруг.

Да, в другом месте такой ритуал бессмысленен. Ведь требуется огонь, не гаснувший от момента преступления до момента вопроса. Когда-то Мануэль, очевидно, мог часто прибегать к этой технике. Теперь время не то.

Лео хмыкнул, вспомнив, что куратор отговорился инквизиторской бюрократией. В глазах простецов это должно быть единственным препятствием всесилия Инквизиции.

Падре Жасан забрал у Люсьена ящичек, положил на скамью, откинул крышку и достал что-то очень мелкое, видимо, искомый ключ. Снять ошейник оказалось несложно — один поворот, и он распался.

Затем куратор поставил на пол друг напротив друга две прозрачные пирамидки размером со стакан, то ли из стекла, то ли из абсолюта — так сразу и не различить. Лео напрягся, ожидая каких-нибудь фейерверков и эффектов, но ничего не произошло. Свет снова пригасили, и стало заметно, что в пирамидках медленно клубится опаловый туман, словно в воду капнули молока.

Мануэль кивнул и ушел в ризницу, где некоторое время чем-то грохотал и что-то двигал. Люсьен сел рядом с Лео, лицо его было совсем бледным, тоже наверное устает как собака.

— Мы что-то увидим? — спросил у него Лео. — Узнаем?

— Тшш. Увидим, если повезет.

Стало очень тихо. Падре Жасан молча поблескивал своими очками, держал наизготовку самописку и папку с закрепленными листами, фонарик он пристроил на спинке впереди стоящей скамьи, а Мануэль все не выходил из ризницы. Потом Лео вдруг заметил знакомый маленький силуэт между скамей — девочка! Он дернулся встать, но Люсьен удержал его и жестом велел сохранять тишину.

По спине продрало холодом — все-таки это создание пугало до мурашек. Так и казалось, что она сейчас подойдет и вцепится крошечными ручками в горло. Но и Люсьен и куратор сохраняли полное спокойствие, причем куратор что-то быстро записывал.

Сейчас нам откроется тайна, сказал сам себе Лео. Где твое любопытство, Цинис?

Любопытства он не ощущал. Только ужасную гадливость, страх и еще фоновое, упорное беспокойство, он сперва никак не мог понять, что конкретно его беспокоит. Мануэль? Кассий? Инквизиторы? Надзор? Падре Кресенте? Пожар?

Да, пожар, и… и правда ли, что соседи разобрали к себе погорельцев, как говорил этот… как его? Шандор с третьего этажа. Не сгорел ли дом полностью, не добавилось ли к двум десяткам беженцев еще полсотни таких же?

А призрак… что призрак, это же просто ребенок, маленький ненастоящий ребенок, девочка с косичками, в платьице и с завязанными глазами. Почему же так страшно… тонкие волоски шевелятся на загривке, как от дуновения холодного ветра.

Зал вдруг наполнился тенями, полупрозрачными, но узнаваемыми. К выходу бесшумно прошла Далия Вебер в синем платье, папка с нотами прижата локтем к боку. Двое мальчиков в белых рубахах министрантов обменялись пинками у дверей ризницы, руки же, занятые церковной утварью, в дело не пустили. Затем все смазалось, размылось и снова собралось — падре Кресенте прошел из угла в угол, задерживаясь у поставцов, видимо, гасил свечи. Больше никого в зале не было. Падре ушел в ризницу, открыв и закрыв полупрозрачную дверь.

Потянулись минуты. Сумрак время от времени колыхался, будто кто-то трогал пальцем поверхность воды. Опаловое свечение в пирамидках едва заметно пульсировало. Падре Жасан поглядывал на наручные часы — их циферблат тоже был заметен окружностью зеленоватых искр.

Девочка — тень ее — пробежала вдоль рядов и исчезла где-то около ступенек, ведущих к алтарю. Еще несколько минут тишины.

Вот призрак — или кто она там — снова показался около задних скамеек, легко пробежал вдоль рядов, но на этот раз не исчез, а приблизился к двери ризницы, вытянув руки перед собой и замер, словно прислушиваясь. Потом — Лео не очень удивился, но все равно моргнул — девочка прошла сквозь стену и исчезла внутри.

Падре Жасан обменялся с Люсьеном взглядами, тихо перебросился парой слов и продолжил свои записи. Ручка-самописка так и летала туда-сюда, но слов было не разобрать.

Лео вытянул шею, борясь с искушением подпитать зрение канденцием, но тут из ризницы раздался злобный рык, а потом змеиное огненное шипение — такое мог бы издать раненый дракон. Раненый и очень злой.

Люсьен вскочил, а падре Жасан только кивнул каким-то своим мыслям и, приподняв очки, благожелательно уставился на закрытую дверь ризницы.

Спустя мгновение она распахнулась, и оттуда выскочил Мануэль, как черт из табакерки, окончательно встрепанный и очень, очень злой. Никакой девочки с ним, конечно же, не было, проекция исчезла.

— Тульпа! — зашипел он, оглядывая часовню горящими глазами. — Распроклятая богомерзкая тульпа, наглая, отвратительная, полностью сформированная, самовольная и сильная, как сам дьявол! Проклятье! У меня под носом!

— Вот именно, у вас под носом, дорогой Мануэль, — подытожил куратор, откладывая самописку, снимая и протирая очки носовым платком. — Ни на что это вас не наводит? Ни на какие мысли?

— Наводит! Наверняка маг, создавший ее, валяется где-то в состоянии овоща и пускает слюни! Она совершенно неуправляема, а значит, его мозг уже полностью превращен в кашу. И если он при этом не подох, значит, за ним либо следят другие, либо сама тульпа за ним ухаживает, гадина!