Книга Хозяин дракона - Анатолий Дроздов

– Думаешь, нет более смока?

– Других не вижу! – усмехнулся Святояр. – Да и ты на коне.

Некрас улыбнулся и посмотрел куда-то вверх, в небо. Святояр и Ростислав невольно последовали его примеру. Ростислав ахнул. Святояр услышал, как за спиной переступило с ногу на ногу конное войско, ропот пронесся по рядам дружины. В синем небе плыли от леса две тени. Начищенные нагрудники сияли на могучих смоках, вои в таких же блестящих доспехах сидели на спинах змеев. Смоки замахали крылами, поднимаясь выше, и стали кружить над войском.

– Кто на змеях? – спросил Святояр.

– Оляна и Олята.

– Посадил смердов на смоков! – ахнул воевода. – Да еще бабу!

– Стрелы сверху мечет не худо! – усмехнулся Некрас. – Хочешь спытать?

Воевода не ответил.

– Помнишь Лысую Гору? – продолжил Некрас. – Там сражался только один смок, а войско Горыни было более вашего.

– Но и нас было более! – возразил Святояр, умом понимая – проиграл. Заманил его Некрас, как некогда Горыню, и ждет белгородцев позор и смерть.

– За твоей дружиной, воевода, тысяча моих пешцев, – сказал Некрас. – Вам не уйти. Проглядели. Худо искать ворога в чужих землях. Против тебя и река, и лес, и болото… У моих пешцев и броня, и копья острые, а злобы к ворогу у каждого за троих. Драться будут насмерть! Я и без смоков вас побью! Людей жалко. У них матери, жены, дети малые… Давай миром!

– Что хочешь?

– Киевлян проучил бы, но к тебе, воевода, сердце лежит. Не разменял ты честь на княжьи объедки. Бросайте брони, мечи и коней! Сапоги и ножи сохраните – брести далеко.

– Не бывать этому! – вспыхнул Ростислав.

– Воеводе и князю коней и оружье оставлю, – сказал Некрас. – Дабы вои не смеялись.

– Что возомнил о себе, смердий князь! – крикнул Ростислав. – Думаешь, не найдем управы?! – Князь хлестнул коня и поскакал к войску. Святояр перехватил его на полпути.

– Не уговаривай, воевода! – угрюмо сказал Ростислав.

– Не буду! – сказал Святояр. – Я спрошу. Когда батько твой помер, а тебе было пятнадцать, я пять лет не знал сна и роздыха, чтоб стол тебе сохранить. Сохранил. Если ты, княже, и я головы здесь сложим, кто сохранит Белгород сыну твоему? Ему месяца нет. Кто поручится, что младенец доживет до года?

Ростислав молчал.

– Даст Бог, уцелеем мы и домой воротимся, – продолжил Святояр. – Но войско-то здесь останется. Где другое взять? Великий стар, не сегодня завтра преставится, с кем стол киевский обороним? С кем Белгород отстоять, коли сыновьям Великого вздумается Святославьего выродка в городе твоем сажать?

– Соромно ведь! – сказал Ростислав тоскливо.

– Соромно побитому быть и с сечи бежать. Нас не бьют, выпроваживают. Этот сором за околицей останется. Что нам кони, мечи и броня? Тьфу! Завтра новые купим! Урожай добрый, земля богатеет, Великий серебра дал… Пропади пропадом земля Галицкая, что мы здесь потеряли?

– Некрас не посечет нас безоружных?

– Хотел бы сечь, уже сделал! – буркнул воевода. – Что стоит смоков напустить?

– Повелевай! – сказал Ростислав. – Мне соромно…

Некрас, привстав на стременах, глядел, как белгородские вои слезают с коней, стаскивают с себя броню, бросают оружие и бредут прочь. Увлекшись, он не заметил, что поблизости приземлился смок. Круглолицый, румяный уноша соскочил наземь и встал рядом, не решаясь подойти. Змей воспользовался заминкой и лизнул седока в щеку.

– Зара, отстань! – сердито сказал уноша. – Не маленькая!

Некрас повернулся на голос. Уноша побежал к нему, выбрасывая ноги в стороны, как то делают только женщины. Некрас соскочил наземь. Подбежавший уноша приник к его груди.

– Некрас, любый! – сказал высоким, певучим голосом. – Так боялась, что тебя убьют!

– Оляна! – укоризненно сказал Некрас. – Люди кругом.

– Так знают все! – засмеялась Оляна.

– Все? – удивился Некрас.

– Или у них очей нету? Соромишься? А еще князь!

– Не князь я им!

– Ты мой князь! – пропела Оляна, целуя любимого. – Мой…

Громогласные крики отвлекли их. Подскакавшая дружина скалила зубы и махала снятыми с голов шеломами.

– Давно бы так! – сказал, подъезжая, Малыга. – Хоронятся, как дети малые. Брага, меньшой в ватаге, уже сына пестует, а старшой никак не заведет. Сколько девке ждать? Обидится Оляна, сядет на смока и улетит в земли дальние. Басилевс ромейский в жены сразу возьмет – такую-то красавицу! Так, доча?

Оляна кивнула. Вои захохотали. За шумом никто не заметил, как смок подобрался ближе и лизнул Некраса в щеку.

– Ну тебя! – рассердился Некрас. – Еще и ты…

Эпилог

«…И не ходили более в землю Галицкую ни князья русские, ни ханы половецкие, ни короли ляшские, ни жупаны угрские. Бо страшилися смоков богомерзких, коих навел князь Иван на Галицкую землю. Никем не воюемая, расцветала и богатела земля та, со всех концов Руси тек к Галичу черный люд. Бо князь Иван ласков был до смердов, принимал их и селил в землях своих, наделяя тяглом и скотами всякими, давая житло и хлеб. В жены взял Иван служанку свою, девицу гожую и разумом скорую, появ ея по любви. Отвернулись после того от Ивана русские князья, не ездили в гости к нему и к себе не звали, молвя меж собою: «Смердий князь!» Зато ездили гости торговые, оставляя серебро и злато – за хлеб и скору, мед и портна, коней и волов. А холопов князь воспретил имати в землях своих, рече: не гоже брату брата своего рабом пояти. Не всхоте Иван в землях своих епископа из гречинов, самовольно избрав пастырем старца доброго, людом почитаемого. Воспретил Иван священницам утеснять язычников поганых, рече: «Каждый да держится веры своей. Коли вздумает веру сменить, пусть делает то по доброй воле, не принуждаем бысть». Услыхав о сем, митрополит киевский ездил Ивана увещевать. Князь принял владыку с великим почтением, одарил дарами многия, но на речи старца почтенного рек тако: «Господь наш, Иисус Христос, и апостолы его души человеков словом улавливали, а мы ладим мечом. Не угодно Господу крещение силою, бо взыскует Господь любви истинной от людских сердец». Сам враг рода человеческого вложил прелестные слова в уста князя, бо не нашелся митрополит, что ответити, и отбыл во смущении.

Держал стол свой Иван в Звенигороде, в Галиче – не всхотел, бо много крови в граде сем пролито было. Посадил Иван в Галич воеводу своего, мужа разумом крепкого, наказав ему беречь город и унимать бояр своевольных. Себя Иван воспретил величать «князем», а токмо «господином», хотя люд черный меж собою звал его «наш князь». Бо судил Иван строго по Правде, не дозволяя забижати ни сироты, ни вдовицы горькой. Аще повелел Иван собрати в землях своих сирот скудных, учити их наукам разным, дабы вышли из них мужи добрые и вои знатные. Рече Иван дружине своей, что, как станут дни его ветхими, изберут они из сирот тех мужа доброго и передадут ему стол Галицкий. И будет земля его едина под правлением мужа того без уделов княжеских.