Книга Серебряная роза - Джейн Фэйзер

Ариэль густо покраснела, потом побледнела, став белее снега. Губы ее посерели, глаза вдруг запали и подернулись серой пеленой. Но, как всегда, она ответила выпадом на выпад.

— Полагаю, милорд, я испытывала к нему те же чувства, что и к вам, — с горечью произнесла она сдавленным голосом. — Страсть, разве не так вы однажды назвали это чувство? Вожделение. Разве между нами не то же самое? И если я могу испытывать его с вами, то почему мне нельзя было испытать его с Оливером? Человеку свойственно удовлетворять свои потребности. Да, Оливер далеко не самый великолепный любовник, я с готовностью признаю это. Но ведь тогда мой выбор был так ограничен.

Повернувшись на каблуках, Ариэль быстро зашагала прочь с высоко поднятой головой, хотя слезы гнева и презрения текли по ее лицу. Она никому не позволит унижать себя! И уж тем более этому проклятому Хоуксмуру. Неужели он не в состоянии понять, как ей было здесь одиноко, как она нуждалась хоть в чьем-то внимании, пусть даже такого ничтожного человека, как Оливер?

Но ему не было дела до ее тогдашнего состояния. Хотя теперь это не имеет ни малейшего значения. Все кончено, краткая комедия их семейного блаженства подошла к концу. И она отряхнет со своих ног прах Равенспира и своего замужества с величайшим наслаждением.

Саймон даже не пытался догнать жену. Сказанные ею горькие слова буквально пригвоздили его к месту, заставив вспомнить, в какой враждебной, жестокой атмосфере она выросла, одна, без единого любящего человека рядом. Возможно, он был излишне резок, но все же не настолько, чтобы вызвать ее почти злобный ответ.

Неужели она и в самом деле не испытывает к нему никаких чувств? Это могло объяснить ее отстраненность от него в последнее время, ее напряженность, но не могло объяснить теплоту и почти нежность, ее юмор. Значит, все это было только результатом вожделения, которое она испытывала к нему, как к единственно возможному объекту!

Саймон выругался вполголоса, понимая, что не верит ее словам, сказанным в раздражении. Но все равно эти слова ранили его.

Прихрамывая, он решительно направился к замку, решив предпочесть пьяный разгул большого зала обществу своей жены…

Глава 19

Карету Елены трясло и подбрасывало, когда она спускалась с холма при въезде в Эли. Сгущалась темнота зимнего вечера. Она устала и начинала чувствовать неуверенность, решившись явиться незваной с визитом к новобрачной.

Она выехала из дома утром, довольно рано, и должна была приехать в замок Равенспир вскоре после полудня — вполне подходящее время для визита. Если бы последовало приглашение переночевать в замке, то она вполне могла бы принять его, не нарушая всех правил приличия.

Но с самого начала путешествия ее преследовали неудачи, и в такое время являться с визитом было уже просто невозможно. Теперь ей предстояло провести ночь где-нибудь в Эли и послать записку в замок Равенспир с нарочным. Едва ее карета миновала Хантингтон и проехала еще несколько миль, как переднее колесо попало в огромную выбоину на дороге, присыпанную снегом и потому незаметную. Колесная ось треснула, карета накренилась набок, и Елене пришлось выбираться из экипажа через окно.

Она уже была готова прервать свою так неудачно начавшуюся поездку, но тут ей на выручку пришел проезжавший мимо молодой сквайр, загоревшийся желанием помочь попавшей в беду красавице. Не слушая ее протестов, он погрузил Елену, ее служанку и чемодан на свою двуколку и довез их до Хантингтона, где помог достать новую карету. Елена отдалась на волю судьбы, с удовольствием позволив этому решительному и заботливому молодому человеку принимать решения за нее.

Согласно воле своего покойного мужа, она получила материальную независимость и абсолютную свободу в принятии всех решений, касающихся ее самой и ее детей. Нечасто вдова приобретала такое уважение и признание, и Елена ценила это, хотя порой ей и хотелось, чтобы ее окружила заботливым кольцом пара сильных мужских рук.

Когда нанятая, карета, управляемая ее собственными кучером и форейтором, застучала по мощенной булыжниками мостовой рядом с постоялым двором, Елена выглянула из окна. Ранние сумерки уже сгущались над сырой равнинной местностью. Над кронами деревьев, подыскивая места для ночевки, кружились и кричали грачи. Понюхав воздух, Елена поняла, что вот-вот все вокруг затянет туман. Уроженка этих мест, она чутьем определяла скорое появление такого тумана, который плотной пеленой затягивал все вокруг, скрывал все ориентиры, сгущаясь с каждой минутой.

Саймон хотел взять на себя все заботы о ней. Было время, когда он ничего другого и не желал. После кончины Гарольда он постоянно подталкивал Елену к этому решению, впрочем, весьма тактично, прекрасно понимая ее щекотливое положение, но и не делая тайны из своих намерений. Он хотел, чтобы она стала его женой. Он хотел, чтобы она родила ему детей. Он хотел любить ее и заботиться о ней — хотел вернуть то эмоциональное состояние, которое они когда-то промотали с беспечностью юности и которое могли обрести только в те далекие годы.

Но было уже слишком поздно. Она не могла отказаться от своих детей. Даже ради Саймона. Не могла променять их на безмятежную жизнь. Видеть их только от случая к случаю, не растить их, томительно ожидать для них разрешения погостить в материнском доме? Нет, на такое она была не способна.

А теперь Саймон женился на женщине из рода Равенспиров, и больше нет смысла фантазировать.

Елена коснулась своего лица. Неужели когда-нибудь ее кожа станет похожей на пергамент? Не становятся ли глубже «гусиные лапки» мелких морщинок в уголках глаз? Интересно, что представляет собой эта новая графиня Хоуксмур? Без сомнения, она молода. На двенадцать лет моложе ее, Елены. И разумеется, ослепляет красотой своей юности. Жизнь пока не наложила отпечатка на чистые линии ее лица и тела. Взгляд ее еще не отягощен заботами и печалями, которые неизбежно приносят с собой прожитые годы.

Завернув, карста со скрипом остановилась у ворот постоялого двора, и конюх открыл пассажирам дверцу. Елена, пригнувшись, вышла вслед за своей горничной, розовощекой молоденькой девушкой, которая тут же проказливо улыбнулась конюху и притворно-строгим тоном велела ему поосторожнее обращаться с багажом ее светлости.

Парень кивнул ей и взвалил кожаный сундучок себе на плечо. Владелец постоялого двора, сообразив, что у него собираются остановиться далеко не простые путешественницы, уже спешил к ним, чтобы проводить ее светлость в самые лучшие апартаменты.

Елена терпеть не могла останавливаться на постоялых дворах. Этот, правда, был лучшим в Эли, но сам городок не стоял на перекрестке оживленных дорог, поэтому даже в лучшем постоялом дворе останавливались лишь проезжие из местных путешественников. Лучшие апартаменты оказались довольно тесными, в них пахло затхлостью, окна выходили на улицу, которая в это время дня была достаточно тиха, но крики грачей могли кого угодно свести с ума.

— Могла бы я послать какого-нибудь из ваших парней с запиской в замок Равенспир? — спросила Елена, бросая перчатки и шляпу на небольшой столик при входе и сразу же замечая полоску пыли, не вытертую во время уборки горничной.