Книга Под небом Индии - Ренита Де Сильва
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Расслабься, баба́, – сказала она. – Мне все равно будет удобно.
Когда они приземлились, Прия вдохнула песчаный, пропахший специями воздух родины и почувствовала, что ей немного легче.
Сита
Туманный намек. 1937 год
– Ребенок Мэри-мемсахиб – от индуса.
– Отец ребенка Мэри – индус? – удивленно переспросила Сита, садясь на диван.
Она попросила свою доверенную служанку разыскать информацию о ее подруге детства. Сита знала, что служанка не скажет никому ни слова – ни сейчас, ни в будущем. Ей было известно, как страшна Сита в гневе.
Женщина кивнула.
– Это женатый мужчина. Врач. Из богатой семьи. Родственник королевы-матери.
Когда во время их беседы в приюте Мэри упомянула о короткой связи на борту корабля, Сита расслышала в ее словах туманный намек и по печальному выражению ее глаз поняла, что подруга рассказала ей не все. Вернувшись из Озерного дворца, королева так и не смогла добиться от Мэри признания, и это сводило ее с ума. Поэтому она попросила служанку (изучавшую прошлое беременных женщин, у одной из которых Сита планировала взять ребенка) выяснить, кем был таинственный кавалер Мэри.
«И когда ты только успела стать такой смелой, Мэри? – думала Сита, вновь чувствуя укол зависти. – Ты носишь ребенка от женатого индуса и настаиваешь на том, чтобы оставить его у себя, даже зная, что вас ждет непростое будущее».
А ведь раньше Ситу не заботили ни общественное мнение, ни последствия ее действий; ее волновало лишь, что правильно, а что – нет.
Встреча с Мэри заставила ее взглянуть в глаза более юной, честной версии самой себя, и это было невыносимо.
Что видела Мэри, глядя на Ситу? Была ли она под впечатлением? Завидовала ли подруге так же, как Сита завидовала ей? Сита сомневалась в этом, и эта мысль огорчала ее сильнее, чем она готова была признать. Она была королевой, обладала властью, была окружена восхищением, купалась в богатстве – и все же свобода, о которой она так мечтала, казалась все такой же недостижимой, как и раньше.
Сита стала королевой, но лишилась своего «я».
Мэри же, напротив, стала сильнее. У нее были убеждения и принципы. Она жила по своему разумению и гордилась этим.
Ситу охватил беспричинный всепоглощающий гнев. Ее переполняла злость на подругу детства.
Маленькая часть ее естества, которую Сита тут же заставила замолчать, понимала, что винить ей следует лишь себя, ведь это она не смогла стать сильнее. Это ей не хватило решимости отказаться от королевского статуса. Это она лгала окружающим и себе самой. Ее ложь обернулась ужасным фарсом с беременностью. Ситу очень волновало, что подумают о ней люди, а Мэри – нет. А ведь когда-то все было наоборот.
Однако королевский статус и само королевство были единственным, чем обладала Сита, и она сделает все, чтобы не потерять их.
И все же после их встречи мысли королевы вновь и вновь возвращались к Мэри.
К Мэри, носившей ребенка, ради которого Сита все бы отдала…
Именно тогда мысль, вертевшаяся у нее в голове с момента их встречи, окончательно сформировалась.
К удивлению и удовольствию Ситы, ее план сложился словно сам собой.
Сита была светлокожей. Она пошла в бабушку по отцовской линии, которая была англичанкой. Джайдип тоже был очень светлым, лишь чуть-чуть темнее ее самой.
Я окажу ребенку Мэри услугу. Отблагодарю ее за книги, которые она давала мне много лет назад, за то, что она позволяла мне жить ее жизнью, вырываясь из своей собственной.
Перед глазами Ситы встало лицо Мэри, говорившей: «Не знаю, что ждет меня в будущем, но сейчас я чувствую себя сильнее, чем когда была замужней дамой. Теперь я, по крайней мере, честна и искренна с собой и со своим ребенком».
Усилием воли Сита отогнала образ подруги прочь, хоть голос у нее в голове зашептал: «Это – твой способ наказать Мэри за то, что у нее есть принципы, за то, что ей, в отличие от тебя, все равно, что говорят люди, за то, что она честна с собой, в то время как ты вообще ни с кем не можешь быть честной, не говоря уже о себе. Встретившись с ней, ты восхитилась Мэри, позавидовала ей, и тебе это не понравилось. Ты хочешь, чтобы она опустилась до твоего уровня. Хочешь забрать то единственное, ради чего она готова отдать все на свете, то единственное, что она любит. Ты не можешь позволить, чтобы твоя подруга имела то, чего лишена ты».
С нетерпением и злостью Сита велела этому голосу истины замолчать, мысленно твердя уже приготовленную ложь. Она так часто лукавила, что ее ложь была уже почти неотличима от правды, вот только оставляла горькое послевкусие на языке. Это – наилучший вариант. И Мэри, и ее ребенок будут обеспечены на всю жизнь.
Мэри
Лучшая жизнь. 1937 год
Мэри проснулась оттого, что у нее заболел живот. Ощущение было таким, словно ее разрывает надвое. Кто бы ни захотел сломить ее, вырвав из нее душу, он делал это самым худшим из возможных способов.
Она проснулась с криком. Чудовища из чрезвычайно реалистичных снов, которые она видела последнее время, чудовища с ее собственным лицом, загонявшие Чарльза в угол, не давали Мэри покоя. Она вспотела. Всем телом. И умирала. Кто-то хотел ее убить.
Мэри замолотила руками по кровати, не переставая кричать.
Дверь в ее комнату распахнулась; вбежали монахини и медсестры и начали ее успокаивать. Одна из них взяла Мэри за руку. Другая положила ей на лоб кусок прохладной материи.
– Тужься, – говорили они.
Тужься? Мэри прищурилась и посмотрела на них. В странном полусвете ее сны начали отступать, а глаза – привыкать к реальности. Что они имели в виду? Должна ли она тужиться изо всех сил, борясь с нападавшим? Но зачем? Почему они не могут его оттащить?
– Ребенок на подходе.
Ребенок. Ее ребенок. Ребенок, зачатый в порыве любви и безумия. Ребенок, которого Мэри любила больше всего на свете.
Сможет ли она дать ему ту жизнь, которой он заслуживает? Лучшую, чем ее собственная?
Все эти недели, пока Мэри работала в саду, а ребенок рос внутри нее, она спорила сама с собой.
Ради кого я это делаю? Ради себя или ради малыша? Не эгоистично ли оставлять ребенка себе, чтобы его, как и меня, повсюду преследовал позор? Не лучше ли будет отдать его, как поступают другие матери, чьи измученные глаза рассказывают истории, которые они не смеют облечь в слова, истории, которые привели их сюда, истории о необдуманных поступках, из-за которых их детей будут называть «ошибками»?
«Это – наилучший вариант, – пытались переубедить Мэри монахини. – Если ты все же оставишь ребенка у себя, он будет расти без отца».
