Книга Детектив весеннего настроения - Татьяна Полякова

Ахмет Баширов неторопливо полез в карман, извлек из него невиданной длины и толщины сигару и осведомился в пространство:

– Можно?

– Конечно, Ахмет Салманович!..

Баширов стал неторопливо раскуривать сигару, странный экзотический запах возник в затхлом помещении, не запах, а вопросительный знак – откуда он мог тут взяться?..

– Он всегда был в курсе всех моих передвижений и съемочных дней, – продолжала Мелисса, по-прежнему не глядя на Витю Корзуна. – Когда я полетела в Питер, мне показалось, что я его видела в толпе в аэропорту, и еще удивлялась, откуда он мог там взяться.

– Так я же везде за тобой ездил, – ласково сказал Витя. – Я так старался, а ты так со мной поступила!..

– Он видел, как я улетела, и видел, что улетела одна. Он знал, где я живу, потому что гостиницу мне всегда заказывают в издательстве, и Витя всегда ездит за билетами и за ваучерами. Ну, чтобы в гостинице поселиться, нужен ваучер.

– Понятно, понятно, – сказал подполковник и покосился на фээсбэшника. – И дальше что?

– Он прилетел в Питер, наверное, следующим рейсом, подготовился и на следующий день позвонил мне, что мои съемки, которые отменились, должны состояться немедленно. – Мелисса вздохнула. – Человек, который разговаривал со мной по телефону, знал все – как называется программа, адрес студии, знал время и был очень вежлив. Я объяснила ему, что у меня температура, но он сказал, что это ничего, долго меня не продержат, и за мной придет машина. Я не стала звонить Лере, которая ушла на встречу, потому что знала, что она будет ругаться. Она не хотела, чтобы я ездила на съемки, у меня и в самом деле была температура!

Василий Артемьев придвинулся к ее стулу поближе и обнял Мелиссу за шею, так что ее голова оказалась почти прижатой к его животу, к мятой и грязной майке.

Она так и сяк повернула голову, вытерла слезы о его майку.

– Я вышла из отеля. Села к нему в машину, и он брызнул мне в лицо чем-то из баллончика. Я потеряла сознание и очнулась уже… там. В том доме.

– Милка! – предупреждающим тоном сказала Лера Любанова, потому что Мелиссин голос вдруг повело вверх, в горле что-то пискнуло, булькнуло, и она замолчала.

– Там я провела… какое-то время, а потом мне удалось выбраться. Никто бы меня не нашел, потому что это даже не деревня, а какие-то брошенные дачные домики на болотах. Меня какая-то сумасшедшая старуха спасла. Я в лесу ночевала, а потом… с заправки позвонила, а Васька был… В гостинице. Он меня искал.

– Вы место запомнили? – спросил вдруг фээсбэшник. – Показать сможете?

Мелисса замотала головой, но Василий Артемьев крепко сжал ей плечо, почти у шеи, сжал, потом отпустил и погладил, и она сказала твердо:

– Видимо, да. Ну, если мне удастся сообразить, в какой стороне эти болота.

– Вы не помните, откуда возвращались?

– Помню, но…

– У нее топографический идиотизм, – сказал Артемьев, – и она была сильно напугана. Конечно, она вспомнит и покажет. Это она только притворяется слабой, а на самом деле она сильная. И все ее показания есть у питерской милиции, они все записали. Я сейчас не назову фамилий, кто с нами там работал, но они все у меня есть. Так что, если вам понадобится…

– Нам понадобится, – сказал подполковник Гулько. – Так что сообщите потом.

– Мы вернулись в Москву, и он продолжал за мной следить. То есть это я так думаю, что продолжал.

– Правильно думаешь, – с удовольствием сказал Витя Корзун и почесал себя за ухом скованными руками. – Как же я мог тебя отпустить, моя девочка! Ты ведь моя любимая девочка, правда? Девочка любит кро-овь, – сказал Витя нараспев. – Она очень любит кро-овь! Она все время пишет про кро-овь в своих книжках, и я тоже люблю кро-овь! Как я ее люблю! Мы бы стали вместе любить, а ты все испортила! Все, все испортила!!

Баширов все курил, попыхивал сигарой, а Витя Корзун, курьер из издательства, вдруг бросился вперед, протягивая скованные руки к Мелиссе, она взвизгнула, отшатнулась, и Василий плечом отшвырнул его на стол, с которого посыпались телефон, бумаги и ручки, и портрет Феликса Эдмундовича опять обрушился со стены и вылетел из рамы, и старший лейтенант Крюков прыгнул на Витю, но тоже одолел не сразу.

В тщедушном теле заключалась сокрушительная сила, и теперь она рвалась наружу, как демон из преисподней, выла, скалилась, исходила пеной, не давалась и металась. В конце концов его все-таки прижали спиной к столу, и ноги его забили по полу, и шум был страшный, а Мелисса все не открывала глаз.

– Ну! Ну, тихо! Лежать, я сказал!

Ноги в грязных ботинках уже не били, а медленно возили по полу, и локоть старшего лейтенанта прижимал Витино горло. Он тяжело и прерывисто дышал и закатывал глаза.

Растянутый рот улыбался, и это было очень страшно.

Витю рывком подняли со стола и посадили на стул в центре комнаты.

Он сидел и улыбался.

– Любимая моя, – сказал он Мелиссе и вытер разбитый рот. – Я тебя давно люблю. Я все твои фотографии собрал, все газеты, все журналы, чтобы ты только у меня была и больше ни у кого. Ты же не знаешь, как это хорошо, что я тебя люблю!

– Что это за дом, где ты ее держал? – спросил старший лейтенант и встряхнул его за плечо. – Слышь ты, придурок! Что это за дом?

– Не ори, я слышу, – сказал Витя. – Это мой дом. Мой собственный! Я там все для нее приготовил, даже алтарь построил.

– Что ты построил?!

– Алтарь, – с удовольствием повторил Витя Корзун, курьер, и рука Василия Артемьева тяжело съехала с плеча Мелиссы Синеоковой и сжалась в здоровенный кулачище. Мелисса обеими ладонями обняла кулачище, как будто боялась, что он натворит дел. – Жертвенный, в саду, как у друидов! Хотя что ты можешь знать о друидах, мент поганый!

При слове «алтарь» Лера Любанова сильно побледнела, глазищи загорелись нестерпимым голубым огнем, и волосы на фоне побледневшего лица показались очень черными.

Похоже, ни ментам, ни фээсбэшникам слово «алтарь» тоже не понравилось.

– На том участке бабушка картошку сажала, а потом там все бросили, потому что болото каждый год подтопляет, не растет ничего, – охотно продолжал Витя. – Я там все специально устроил. У бабушки. Там подвал, где нас отец держал, когда мы шумели. А бабушка там до сих пор живет и ничего, не шумит. У меня там и фотографии, и газеты, и свечи, и все, все было, а она не поняла! Ничего не поняла!

Тут он вдруг закрылся скованными руками и заплакал. Плечи задрожали, и пальцы задрожали.

– Я так для нее старался! Я так хотел, чтобы она оценила, а она ничего не оценила! Она же про это писала, про поклонение и про друидов! Она мне все сама рассказала, как надо сделать. И я так и сделал! – Он всхлипывал совершенно по-детски, кажется, даже слезы лились. – А она на меня натравила свору волков! Все из-за нее!..